Елена Казимировна родилась 30 ноября 1909 года в городе Фастове Киевской области в многодетной семье. Ее отец Казимир Янович Кобылянский работал помощником машиниста на поезде Киев-Варшава. Мать Катажана Кобылянская, крестьянка, всю жизнь отдала воспитанию восьмерых детей.
После окончания средней школы Елена поступила в медицинский техникум и, завершив учебу, работала фельдшером в училище связи в Киеве. Здесь она и познакомилась с будущим мужем Мефодием Кузьмичем Черняком (1904-2001), которого из Белоруссии по комсомольской путевке послали сюда учиться.
Когда Мефодий Кузьмич закончил учебу, молодая семья переехала в город Ленинград, где М.К. Черняк учился в Академии связи. Там у них родилась дочь Лариса.
В 1940 году М.К. Черняка перевели на работу в Москву. Он работал в комиссии советского контроля вместе с Р.С. Землячкой, которая относилась к нему с большим уважением. Семья Черняков поселилась в двух комнатах квартиры № 62 дома № 2 по улице Серафимовича. Когда началась война, Елена Казимировна с дочерью уехала в эвакуацию в деревню Елыкаево под городом Кемеровым. В конце 1942 года они вернулись в Москву, где Елена Казимировна устроилась на работу на Центральном телеграфе.
Во время войны, отправив семью в эвакуацию, Мефодий Кузьмич оставался работать в Москве. Часто выезжал на Белорусский фронт по вопросам вооружения. По окончании войны он был рекомендован А.И. Микояном на работу во Внешторг.
В 1946 году М.К. Черняк был командирован в Германию и работал в отделе по репатриации. Вместе с ним по 1948 год была в Германии и его семья. Елена Казимировна работала в родительском комитете школы. В 1949 году, в Доме на набережной, появился новый член семьи – сын Сергей.
Елена Казимировна была добрым, сердечным, отзывчивым человеком. Много помогала своим сестрам в тяжелые периоды их жизни.
Умерла она в 1976 году.

Дочь Лариса Мефодиевна Становова и внучка Оля

Житель нашего дома Дмитрий Федорович Сафонов 12 октября прошлого, 2009 года, отметил 100-летие.
В 2002 г. Сафонов издал первую книгу своих воспоминаний «А дуги гнут с терпением (как я стал дипломатом-африканистом)», в 2004-м появилась вторая его книга его мемуаров «По дорогам ХХ века».

         Детство Дмитрия Сафонова прошло на степном кубанском хуторе, в 7 или 8 верстах от казачьей станицы Ольгинской и примерно в 120 верстах от города Екатеринодара (в советское время переименованного в Краснодар). Где-то в конце 19-го – начале 20-го века туда с Тамбовщины переселились братья Яков и Фирс Сафоновы. Взяли в аренду по нескольку десятков десятин пахотной земли, обзавелись инвентарем и стали самостоятельно вести свои хозяйства. Это было время столыпинских реформ, «отселение» крестьян на хутора всячески поощрялось. За 10-15 лет их хозяйства стали крепкими и зажиточными.
У деда Дмитрия Федоровича – Якова Филипповича Сафонова – были дочь Екатерина и трое сыновей: Федор, Максим и Михаил. В крестьянских семьях на Кубани был такой порядок: всем детям учиться после школы было невозможно, кому-то надо было оставаться на хозяйстве, работать. В семье Сафоновых этот жребий выпал на Федора, как самого старшего и покладистого. Два его младших брата Максим и Михаил были отпущены на учебу для получения специального образования. Федор был очень трудолюбивым. С хуторянами-соседями жил в ладу.
У Федора Яковлевича Сафонова и его жены Екатерины Ефимовны было семеро детей, из которых выжило четверо: старшая – Нина, и трое мальчиков – Дмитрий, Александр и Павел, с разницей у каждого ребенка с последующим приблизительно в 2 года. Отец с детьми был строгим, но справедливым. Под стать отцу была и мама, Екатерина Ефимовна. Детей она любила беззаветно, постоянно ласкала их, играла с ними и приговаривала, какие они красивые и симпатичные. За это получала выговоры от свекрови. Была Екатерина Ефимовна настоящей русской красавицей: высокая, стройная, с двумя длинными русыми косами до пояса.
Дмитрий Федорович вспоминает, как отец приходил с работы на обед. Вставал отец рано, уходил работать в кузницу, амбар или другое место на хуторе. О его скором появлении в середине дня мальчик догадывался по тому, как мама часто отдергивала занавеску и выглядывала в окно. Отец приходил, здоровался и, обращаясь к Дмитрию, командовал: «Тащи-ка, сынок, сюда свои новые ботинки!» И пятилетний Дмитрий, обувшись, залезал на спину отца, улегшегося животом вниз на деревянный диван, и, пока не выбивался из сил, ходил по широкой спине отца, выделывая выкрутасы каблуками. После такой зарядки отец вставал, умывался, и все шли в столовую обедать. Обедали обычно вместе всей семьей, дети усаживались на скамейки поближе к месту деда, чтоб тот мог дотянуться до каждого ложкой. Взрослые садились на табуретки. Дети выбирали себе деревянные ложки покрасивее из кучи, лежавшей посреди стола. Было шумно и весело, – до тех пор, пока из своей комнаты не появлялись дед с бабкой. Они считали, что «пищу господнюю» нужно принимать молча.
Когда началась первая мировая война, отца мобилизовали не сразу, дали отсрочку – очевидно, как кормильцу четверых детей и престарелых родителей. Очередь дошла до него в 1916 году. Снаряжали его на войну всем хутором.
Весной 1918 года в семью пришла большая беда – умерла от свирепствовавшей на Кубани испанки мама. Нине шел 11-й год, она горько переживала смерть матери. Потрясен был и Дмитрий. До сознания шестилетнего Шуры и четырехлетнего Павлика случившееся не доходило. Отец еще был «в солдатах». Когда вернулся с фронта, тяжело переживал смерть жены. Но вскоре и сам ушел из жизни, заболев сыпным тифом.
После смерти отца его родители стали наседать на его брата Максима – дядю Симу: давай, мол, женись. И вскоре в доме появилась Евдокия Федоровна. С ее появлением жизнь сирот резко изменилась. Тетя Дуся следила не только за внешностью детей и обшивала их, но и вместе с дядей Симой много делала для их воспитания. Много читала и приучала к этому и детей, особенно сестру Нину, с которой подружилась на всю жизнь.
Школьные годы Дмитрия начинались в станице Ольгинской. Кирпичное здание школы хуторскому хлопчику казалось огромным и загадочным. В школе уже несколько лет училась сестра Нина. Мальчики и девочки учились в разных классах. Преподавание велось исключительно на русском языке. Украинский изучали как отдельный предмет. Провинившегося учитель наказывал – бил хворостиной, которую сам провинившийся и приносил. Поп, учивший Закону Божьему, насыпал на пол горстку крупной соли и велел проштрафившемуся становиться на нее голыми коленями. Навсегда запомнилась Дмитрию его первая учительница Ирина Петровна. В Ольгинской Дмитрий жил в семье тетки, Екатерины Болдуевой. Проучился он в школе 3 года.
В гражданскую войну кубанские хутора часто оказывались в центре сражений. Советская власть установилась здесь года на два позже, чем в остальной России. В Ольгинской стихийно возникали различные комитеты и организации, часто выступавшие с прямо противоположными политическими требованиями. Кубань принимала советскую власть отнюдь не с распростертыми объятиями. Тот, кто покушался на собственность хозяев-хлеборобов, не мог рассчитывать на дружбу с ними. Различные комитеты в поддержку советской власти опирались главным образом на бедняцкий слой казаков и на иногородних.
Когда Красная армия разгромила остатки врангелевской армии на Юге, в Ольгинской был создан совет казачьих и солдатских депутатов, который стал устанавливать советские порядки. Продовольственная комиссия отмерила Сафоновым несколько мешков пшеницы, а остальное реквизировала.
В станице Ольгинской было очень беспокойно, и было решено забрать Нину и Дмитрия на хутор. Здесь их образование взял на себя брат покойного отца Максим – дядя Сима. Нину он готовил к экзаменам за полный курс женской гимназии, особенно донимал ее древней историей и литературой. Дмитрия «начинял» в основном физикой, математикой, русским языком, а также историей, но только русской. Учителем он был требовательным и строгим, и то, что он вдолбил в детскую голову Дмитрия, осталось в ней навсегда. Попутно приучал Дмитрия и к слесарному мастерству.
Однажды за ужином дядя Сима объявил, что они с дедом Яковом Филипповичем решили за примерное поведение отправить Дмитрия учиться в Краснодар. А жить там он будет у давнишних друзей семьи Левандовских.
Дмитрия поселили в одной комнате с его тезкой – Митей Левандовским, на год старше Мити Сафонова. Дмитрий Федорович пишет: «Дмитрий показался мне приятным и компанейским парнишкой. И я не ошибся: мы быстро подружились, и наша дружба сохранилась потом на всю жизнь. Митю Левандовского … я считал одним из лучших, если не самым лучшим и надежным из всех моих друзей детских и юношеских лет».
Митю Сафонова определили в 6-й класс школы, где в 7-м учился Митя Левандовский. Училось легко и интересно, и жилось у Левандовских мальчику хорошо. Весело проводили свободное время в играх и развлечениях, к Левандовским присоединялась и соседская молодежь. Ходил Дмитрий и на политические беседы, которые по поручению комсомола каждую неделю проводила с группой заводских рабочих Валентина Левандовская. Валя была на 3 года старше Мити Сафонова. Веселая, остроумная, обаятельная и очень красивая. Это была первая большая любовь Дмитрия, о которой он никому не рассказывал.
Шел 1923 год. Дмитрий кончал семилетку. Он получал неполное среднее образование, позволявшее поступить в любое среднетехническое учебное заведение или в фабрично-заводское училище. В старших классах группа ребят решила отправиться после экзаменов в Ленинград, попытаться там поступить в хороший техникум или даже высшее учебное заведение. А не получится – определиться на работу на завод или фабрику. Дмитрий решил к ним присоединиться. Левандовские отговаривали, вызвали с хутора Максима Сафонова. Приехавший в Краснодар дядя Сима неожиданно одобрил план Дмитрия, даже снабдил его деньгами.
Вскоре наступил день отъезда в неизвестность. Было лето 1923 года. Дмитрию шел 14-й год.
В Ленинград приехали впятером. Все было ново, интересно. Ребята как зачарованные бродили по городу. Во второй половине дня спохватились – ведь надо было устраиваться на жилье! Трудно поверить, но к вечеру они стали обладателями двух отличных комнат в центре города. Нашли их по объявлению. Сдав хозяину документы для прописки, уплатив за месяц вперед 12 рублей и оставив в комнатах вещи, пошли бродить по городу и пробродили всю ночь, возвращались утром при свете яркого солнца.
Днем отправились в подростковый центр биржи труда. Там ребятами сразу занялись. Трое решили учиться. Двое, Дмитрий и Алексей, захотели устроиться на работу. Дмитрия направили на завод «Электросила» в бригадное ученичество. В начале 1924 года всех учеников приняли в профсоюз. А вскоре Митя вступил и в комсомол. Летом в Ленинград приехал и Митя Левандовский, и друзья поселились вместе. Сосед по квартире Михаил Грановский работал в книжном издательстве, приносил книги, и оба Мити очень много читали. В 1926 году с ними стал жить и брат Дмитрия Шура Сафонов, приехавший в Ленинград и устроившийся работать на Путиловский завод.
Весной 1925 года Дмитрий Сафонов получил от райкома комсомола направление на учебу на рабфаке, и осенью был зачислен на учебу в вечерний рабфак при Ленинградском Технологическом институте, без отрыва от производства. Учеба давалась легко. Через 3 года учебы можно было без экзаменов поступать в любой вуз. На заводе Дмитрий стал подручным токаря. Близился и конец учебы. Юноша хотел поступать в один из ленинградских вузов. Как пишет Дмитрий Федорович, его «почти пятилетняя жизнь в Ленинграде была одним из самых счастливых и плодотворных периодов моей жизни, положившим начало становлению меня как человека и гражданина».
Но пришло в рабфак обращение партии, комсомола и правительства – молодежь призывали отправиться на Дальний Восток для ликвидации аварийной ситуации в рыбной промышленности: после землетрясения 1927 года селедка иваси, обитавшая у берегов Японии, в огромных количествах появилась у советских тихоокеанских берегов. И в 1928 году молодежь, и среди них Дмитрий Сафонов, приезжают во Владивосток, где их встречают представители Дальгострыбтреста. Дмитрия направили в бухту Тафуин в группу мотористов. Жили в палатках.
Завершался монтаж завода. Когда его ввели в строй – открылся магазин; из палаток переехали в бараки. Работал теперь мотористом на сейнере. В августе 1929 года на общем партийном собрании Дмитрия приняли в кандидаты, а летом 1930 года – в члены партии. В это время выдвигается молодежь на руководящие посты в Дальстрое, и Сафонов направляется во Владивосток председателем профсоюзного комитета треста. Работа шла нелегко. После высказываний Дмитрия насчет недостатков в работе отношение к нему ухудшилось. На собрании попросил освободить его – просьбу «уважили». Пошел работать в мастерские Дальгосрыбтреста. Дальше – как коммуниста отправили в район Приморья для помощи местным властям в выполнении плана хлебозаготовок. Были в разных хозяйствах. Видели нищету и полуголодную жизнь колхозников. Сами голодали. В подсознании Дмитрий ощущал то ли сомнение, то ли, скорее, – неуверенность в том, что проводимая партией и правительством политика по отношению к крестьянам безупречна.
После возвращения, во Владивостоке обнаружил у себя на квартире младшего брата Павла – он ехал по мобилизации на строительство авиационного завода на голом месте, получившем потом название Комсомольска-на-Амуре, и заглянул к Дмитрию. Рассказал о родном хуторе. У хуторян отобрали зерно, скот. Люди уезжали. Дед с бабкой переселились в Краснодар в семью сестры деда. Дядья отправились в Ашхабад – там жила сестра Дмитрия Нина со своим мужем. Так распался хутор и разбрелась вся, когда-то большая и крепкая, семья хлеборобов Сафоновых.
Осенью 1932 года Дмитрий уезжает в Сибирь, на Кузнецкстрой. Рассчитавшись на работе, но не снявшись с партийного учета. Узнав о строительстве здесь Кузнецкого металлургического завода, отправляется в его отдел кадров и получает назначение в отдел главного механика, в бригаду слесарей. Дело с нарушением партийной дисциплины тоже уладилось.
Строительством руководил Франкфурт, главным инженером был академик Бардин. Многие из руководящих работников сюда были присланы не по своей воле, а за какие-то преступления, чаще вымышленные. Шли 30-е года…
Вскоре Франкфурт был отозван в Москву, а начальником прислали Константина Ивановича Бутенко. Вскоре Сафонова по указанию директора назначили заместителем главы коммерческого управления завода Иоффе с тем, что Дмитрий будет отвечать за сбыт готовой продукции завода. Постепенно работа наладилась – и строже стали учитываться планы отгрузки, предписанные заводу Стальсбытом, и более кондиционной стала продукция завода.
К Дмитрию пришли испытания «медными трубами»: телефонные звонки к нему самого академика Бардина или директора Бутенко, отдельный служебный кабинет с личным телефоном, закрепление за ним персонального транспорта – лошади с коляской, пропуска в ИТРовскую столовую, специальный магазин-распределитель и клуб для ответственных работников. Предоставили комнату вместо общежития. Ездил он и в Москву на съезды прокатчиков, организуемые Стальсбытом. До Дмитрия стало доходить, что быть начальником – это не только повышенная ответственность и большой оклад, но много еще кое-чего другого.
В конце 1934 года, приглядываясь к группе приехавших на завод по запросу Бутенко выпускников вуза, Сафонов понимает, что должен учиться в институте. Взялся основательно за подготовку. Наметил и технический вуз – Московский институт стали. Была осень 1935 года.
В это время Дмитрий знакомится с Надей Ушаковой – девушкой, жившей в том же доме, что и он, работавшей чертежницей в заводоуправлении. Вскоре он сделал Наде предложение и получил ее согласие. Единственным Надиным условием было знакомство Дмитрия с ее многочисленной родней. Надина родня жениху понравилась своей простотой и открытостью, не напускной веселостью. 3 декабря 1935 года в обеденный перерыв они отправились на сафоновском «мерседесе в одну лошадиную силу» в городской загс. Возвратились в заводоуправление и почему-то никому не рассказали о таком важном событии в их жизни. Прожили Сафоновы «свои почти 65 лет вполне счастливо, были друг для друга надежной опорой, делили между собой по справедливости и радости, и невзгоды, которых в жизни было не так уж мало».
Дмитрий продолжал готовиться к вступительным экзаменам в институт. Надя поддерживала его. И вдруг она сообщила, что ждет ребенка. Решили, что Дмитрий будет учиться, а Надя займется воспитанием их первенца. В конце июня уезжали в отпуск. Решили использовать его для сдачи экзаменов. О своих планах никому не говорили.
В Москве несколько дней прожили у Надиной родственницы Нины и переехали в деревенский дом Нининой матери в Расторгуеве. Вскоре Дмитрий проводил Надю в Бобруйск к ее старшему брату Евгению Григорьевичу. Вернувшись, стал сдавать экзамены сразу и в Институт стали и в Бауманский институт. Списки принятых в последнем были вывешены раньше, и Дмитрий решил стать студентом МВТУ. вернулся в Сталинск и, не заходя домой, отправился прямо в заводоуправление. Бутенко сказал, что отпустить сейчас Сафонова на учебу не может, пусть пройдет года 2-3, когда завод укомплектуется. На следующий день Дмитрий снова пришел к директору. Снова отказ. Но в конце концов он все же уговорил Бутенко, и тот подписал заявление о расчете.
И в Москве жизнь налаживалась. Дмитрий получил место в институтском общежитии. В представительстве Кузнецкстроя в Москве Сафонову сообщили, что по указанию директора он будет получать ежемесячно 50 рублей. На почту пришло письмо с сообщением, что Надя родила дочку, которую назвали Евгенией. Через неделю молодой отец был в Бобруйске. Еще через неделю, оставив жену с дочкой у Евгения Григорьевича в Бобруйске, вернулся в Москву учиться и подыскивать жилье для семьи. Первую сессию преодолел успешно. А летом приехала Надя с ребенком и поселилась в опустевшей комнате общежития. К новому учебному году Наде дана была временная прописка.
В 1938 году Дмитрий перестал получать денежную дотацию со стороны завода. К.И. Бутенко был переведен в Москву на должность замнаркома, получил квартиру в Доме Правительства, а через 2 месяца его арестовали.
Прожить втроем на одну стипендию было невозможно, Надя пошла работать. Разрешили ей работу брать на дом. В дальнейшем определили Женечку в институтский детский сад. Когда Дмитрий был на 3-м курсе, в семье появилась – и на всю жизнь – домработница Мотя. На 4-м курсе Дмитрий оказался в числе первых сталинских стипендиатов. В качестве дипломного должен был защищать проект, который делал для завода – «Автоматическая сварка под слоем флюса». Защита была назначена на 22 июня 1941 года. И, не взирая на начавшуюся в этот день войну, она состоялась.
Сафонову было присвоено звание инженера-механика. Он был распределен на артиллерийский завод № 8 в Подлипках и стал работать сменным мастером. Завод выпускал в основном зенитные пушки и другие орудия оборонного значения. Вскоре на заводе был введен новый, военный порядок. Сотрудники были переведены на казарменное положение – ночевали на заводе или поблизости. Завод готовился к эвакуации на Урал. Семья Сафонова уехала в Пензу, а затем попала в Ашхабад. Случилось так, что и Дмитрию было предложено работать в Туркмении. Он был назначен начальником строительства масляно-экспеллерного завода в городе Ташаузе, куда переехала и Надя с дочкой. По завершению строительства был вызван в Москву для получения направления на работу. 1 октября 1942 года Дмитрий Федорович приступил к работе в Отделе руководящих кадров Наркомата вооружения СССР. Много ездил по стране, на заводы для проведения аттестации.
Кончилась война. К счастью, все воевавшие родные вернулись. В их числе братья Дмитрия Александр и Павел. Только Надиному брату Николаю в битве на Курской дуге оторвало правую руку почти по самое плечо. Но, подлечившись, он снова вернулся в строй и воевал до конца войны.
Отпраздновали Победу, а через несколько дней Сафонов был вызван в ЦК партии. В составе формируемой из сотрудников различных учреждений бригады он командировался Наркоматом обороны СССР в распоряжение Командующего советскими войсками в Германии. На бригаду возлагалась задача: с территории, занятой советскими войсками, которая по договоренности между державами-победительницами должна была перейти под контроль западных союзников, вывезти в советский сектор все, что может представлять для нашей страны ценность. В Германию никогда не служивший в армии Сафонов поехал в звании подполковника! Командировка длилась несколько месяцев.
Эта поездка была первым, хоть и поверхностным, знакомством Дмитрия Федоровича с заграницей. Что касается ее цели – полезность ее для нашей страны была сомнительна.
Вскоре после возвращения из Германии Сафонов был вызван к инструктору ЦК на Старую площадь. Он получил предложение перейти на кадровую работу в Наркомат иностранных дел РСФСР. В конце июля 1945 года Дмитрий Федорович вышел на новую работу.
Весь рассказанный период жизни Дмитрия Федоровича Сафонова он описал в своей замечательной книге «По дорогам XX века», изданной в 2004 году. Двумя годами раньше вышла его книга «А дуги гнут с терпением… (Как я стал дипломатом-африканистом)». В ней описан следующий период его жизни.
После НКИД Сафонов работает в 1946-48 годах 2–м секретарем советской части Международного секретариата ООН в Нью-Йорке, куда он поехал с женой Надеждой Григорьевной и с дочками Женей девяти с половиной лет и полуторамесячной Мариной. Очень интересен его рассказ о всех подробностях жизни и работы этого времени. Дмитрий Федорович получил должность заведующего русской радиосекцией в Департаменте общественной информации ООН. Сафонов с его непосредственным начальником, канадцем, пытались как-то заинтересовать радиослушателей. Решили получить интервью у известных государственных, политических и общественных деятелей. Сумели поговорить с Элеонорой Рузвельт. После нее в студии побывали еще многие известные люди. Съездили в Принстон и проинтервьюировали Альберта Эйнштейна. Казалось, что в работе русской радиостанции они вполне самостоятельны. Но это было не так, Сафонов получил нарекания от своего (советского) начальства.
Летом 1948 года Сафонов с семьей уехал в Москву в отпуск. Имелось в виду, что после отпуска Д.Ф. Сафонов приедет в Париж, где должна была состояться 3-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН. Как было положено работающему заграницей, Сафонов отправился в сектор учета ЦК получить партбилет и уплатить взносы. Разговор с принявшим его партийным чиновником в этот день не закончился, продолжался много раз и завершился вызовом на заседание КПК. Сафонову был вынесен строгий выговор за неразборчивые знакомства с иностранными подданными. О Париже можно было забыть.
В 1949-50 годах Дмитрий Федорович– 2-й секретарь Отдела по делам ООН в МИД СССР. Сначала канцелярская работа. Потом поступает учиться на курсы повышения квалификации дипломатических работников при Высшей дипломатической школе. Готовится по программе ВДШ и сдает экстерном экзамены по этой программе. Весной 1950 года Сафонов был определен первым секретарем во 2-й Европейский отдел МИД, в круг деятельности которого входили отношения СССР с Великобританией. Дмитрий Федорович очень интересно пишет об этих «отношениях». Живут в это время Сафоновы в одной комнате коммунальной квартиры.
Наступил 1953 год, умер Сталин, после чего началась и пора значительных перемен в жизни страны, хотя во внешней политике еще долго продолжалась холодная война. МИД СССР возглавил В.М. Молотов. Начались существенные перемены в отношениях с Великобританией.
С лета 1956 года Сафонов назначен 1-м секретарем Посольства СССР в Великобритании. Уезжают вместе с женой и младшей дочерью, Женя – уже студентка Нефтяного института. В своей книге он много пишет о напряженной работе в Посольстве, о личности посла – Я.А. Малика. Для Дмитрия Федоровича работа с ним была заметным периодом в его становлении как дипломата.
В середине 1959 года пришло указание из Москвы командировать Д.Ф. Сафонова в Африку, в Гану, для переговоров об открытии в этой стране нашего посольства. В Англию наши дипломаты вернулись героями – еще бы, ведь не каждому выпадает такое!
С 1961 года Сафонов, вернувшись в Москву, продолжил работу в том же отделе, откуда уезжал в 1956 году. Руководил сектором внешней политики Англии. В 1963 году его направляют послом в Уганду. Там он пробыл с 15.06.1953 г. по 2.07.1968 г. В своей книге Дмитрий Федорович совершенно замечательно описывает эту страну. А дипломатические отношения с ней тогда были установлены впервые.
В 1968-1972 гг. Сафонов снова в Центральном аппарате МИД, заведующий одним из африканских отделов. Побывал в поездках по Черной Африке – в Кении, Танзании, Уганде, Руанде и в Бурунди.
После неоднократных неудачных попыток договориться с правительством Либерии об обмене посольствами, в 1972 году лед тронулся. В декабре этого года Д.Ф. Сафонова направили в Либерию в качестве первого советского посла. Сафонов перед этим работал во 2-м Европейском отделе МИД и возглавлял сектор отношений СССР с Англией.
В книге Дмитрия Федоровича интересно описана история возникновения государства Либерии. Его пребывание в Либерии в качестве посла закончилось в 1977 году.
В декабре 1977 года Дмитрий Федорович Сафонов вышел на пенсию.
Д.Ф. Сафонов имеет 2 ордена Трудового Красного Знамени и награды Правительства Либерии.
В день его 100-летия Дмитрия Федоровича чествовали в МИД РФ. Министр С. Лавров вручил ему позолоченный кубок с эмблемой МИДа. 19 октября 2009 года Указом Президента РФ Д.Ф. Сафонову присвоено почетное звание «Заслуженный работник дипломатической службы РФ».

Аракси Саакова родилась 12 октября 1909 года в городе Кисловодске в семье крупного бакинского нефтепромышленника Николая Аваковича Саакова. По образованию инженер-нефтяник, он в 1920-40 годах являлся одним из руководителей Каспийского нефтяного промысла. Его жена Анна Сергеевна, прекрасно образованная женщина, обладавшая многими талантами, полностью посвятила себя семье. У Аракси был брат Григорий, архитектор. Григорий обладал выдающимся голосом, выступал по бакинскому радио.
Аракси Николаевна с детства занималась музыкой. В числе ее первых учителей был легендарный российский пианист и педагог Матвей Пресман (ученик Николая Зверева и близкий друг Сергея Рахманинова). Впоследствии, закончив Бакинскую консерваторию им. Гаджибекова, Аракси Николаевна стала прекрасной пианисткой.
В 1933 году Аракси Саакова вышла замуж за Михаила Александровича Каспарова (1898-1974), видного деятеля большевистского движения, и переехала в Москву, где вместе с мужем поселилась в Доме на набережной (в этом доме они прожили до последних дней жизни). М.А. Каспаров – член партии с 1919 года; во время Гражданской войны был пулеметчиком на бронепоезде; в дальнейшем жил в Москве, работал в Кремле; во время Отечественной войны вел руководящую работу на оборонном заводе, затем в НИИ.
В годы Великой Отечественной войны Аракси Николаевна выступала с концертами в военных госпиталях. После рождения троих дочерей вернулась в профессию, где продолжала работать как педагог и концертмейстер.
Аракси Николаевна была великолепной матерью, женой и хозяйкой большой семьи.
Она ушла из жизни 10 августа 1989 года.
Две дочери и внук Аракси Николаевны Сааковой и Михаила Александровича Каспарова продолжают жить в Доме на набережной.

Дочь Людмила Михайловна Соколова

Борис Пивенштейн родился в 1909 г. в Одессе в семье портового грузчика. Рано остался без отца. Окончил Одесскую школу-завод еврейской рабочей молодежи, а затем авиационное училище.
Служил в 40-й Авиа эскадрилье имени Ленина на Дальнем Востоке. В феврале 1934 г. во главе сводного звена Пивенштейн был направлен для участия в спасении экспедиции парохода “Челюскин”. Входил в группу Н. Каманина. Во время перелета к месту базирования при непредвиденной посадке самолет Каманина повредил шасси, и командир пересел не машину Пивенштейна. Пивенштейн вместе с механиком каманинской машины Анисимовым остался в местечке Валькальтен ремонтировать командирский “Р-5”. Отремонтировав подручными средствами самолет, прилетел в Ванкарем и перевозил спасенных челюскинцев в бухту Провидения, где их ждал пароход. Награжден орденом Красной Звезды (20.04.1934).
Продолжал летать в Арктике. В составе экипажа Чухновского участвовал в поисках экспедиции Леваневского.
По сведениям из домовой книги комендатуры Дома Правительства за 1939-1941 года Б.А. Пивенштейн проживал в доме в квартире № 354 с женой Екатериной Тарасовной 1908 года рождения и двумя детьми. В то время Борис Абрамович учился в Военно-воздушной академии им. Жуковского.
Б.А. Пивенштейн – участник Великой Отечественной войны. В начале войны командовал 503-м Штурмовым Авиаполком, затем был командиром 3-й Авиа эскадрильи 74-го Гвардейского Штурмового Авиаполка. 27.04.43 г. во время боев в Донбассе не вернулся с боевого задания.

Мелания Никаноровна Пахомова происходила из рабочей семьи. В 1925 г. поступила учиться в Одесский индустриальный институт на факультет гидравлики. Там встретила своего будущего мужа В.Ф. Стрижаченко. Когда Владимир Федорович окончил институт и был распределен на работу в Ленинград, она еще оставалась в Одессе – кончала учебу. В семье Стрижаченко в 1938 г. родилась дочь Татьяна, а в 1943 г. – Лидия.
С 1933 г. семья жила в Ленинграде, где Стрижаченко работал на Кировском заводе; в войну завод выпускал танки Т-34.
В 1942 г. семья переезжает в Москву, т.к. В.Ф. Стрижаченко был откомандирован в распоряжение ГКО (танковая группа). Поселяются в Доме на набережной в квартире № 474.
В 1973 году Мелания Никаноровна похоронила мужа.
Умерла в 1992 году.

Родители Ольги Огаревой – Борис и Ольга Огаревы – незадолго до рождения своего первенца из России отправились во Францию, где Борис должен был пройти курс обучения в кавалерийской школе. Девочка родилась под Парижем, крестили ее в Соборе Александра Невского. Ее младший брат Борис родился через 2 года уже в Петербурге. Поскольку мальчик был очень болезненным, мать увезла детей в Италию. Мать родилась в Курске, но отец ее, Фабрицио Руффо, был итальянским герцогом, и в Италии на Средиземном море находилось семейное имение Руффо. Кстати, по материнской линии, то есть по линии бабушки Ольги Борисовны, княжеский род Мещерских восходил к Петру I.
В годы революции и гражданской войны семья Огаревых жила в Италии. Ольга Фабрициевна, аристократка, прекрасно образованная женщина, с интересом и сочувствием следила за событиями, происходившими на ее родине. Она вступила в коммунистическую партию Италии. Со своим кавалергардом Борисом Огаревым она рассталась, а затем вышла замуж за молодого архитектора Бориса Иофана.
В 1924 году по приглашению председателя Совнаркома СССР А.И. Рыкова Иофан, а за ним вскоре и Ольга Фабрициевна с двумя детьми, переезжают в Советский Союз.
Ольга Борисовна кончила техникум, работала лаборантом, затем инженером в Химико-фармацевтическом институте. В 1932 году родила сына Сергея. Она увидела и своих внуков – Катю и Юрия. Брат Борис работал авиационным техником, участник Великой Отечественной войны.
Семья Иофана-Огаревых еще до сдачи дома, в 1930 году, поселилась в квартире № 426 21-го подъезда. На первых порах квартира была одновременно и мастерской, в которой работал главный архитектор дома Борис Михайлович Иофан со своими коллегами.
Ольга Борисовна прожила в этой квартире до самой смерти. Умерла она в 1986 году.

Родилась в 1909 году в многодетной крестьянской семье Савельевых на юге Украины под городом Херсоном.
Отец рано умер, а у матери на руках осталось семеро детей мал мала меньше. Потеря кормильца и нужда заставила Катю рано повзрослеть, пришлось покинуть родной дом и в юном возрасте уйти в люди.
Самостоятельная жизнь, фактически в детском возрасте, была трудна. На юге России было много немецких поселений из потомков тех немцев, приглашенных Екатериной II во время ее царствования. Колонисты усердно, по-немецки, трудились, для чего привлекали местное население.
В одно из таких многочисленных немецких хозяйств попала и юная Катюша Савельева. Ей вменили в обязанность помогать на кухне в готовке пищи для семьи и многочисленных работников. По воспоминаниям Екатерины Сергеевны сама хозяйка ненавязчиво преподавала навыки по кулинарии. Юная Катюша многому научилась у нее, и в первую очередь – по-немецки рачительному и аккуратному ведению хозяйства.
Повзрослев и набравшись опыта самостоятельной жизни, Катюша перебралась в город Одессу, где устроилась на работу в семью бывшего политкаторжанина, у которого было две дочери, для которых юная Катюша была и подругой, и наставницей.
Отец семейства работал в обществе политкаторжан, куда со временем предложил пойти работать и Катюше, которая зарекомендовала себя трудолюбивым, исполнительным и честным работником. Уроки, особенно кулинарные, полученные от немецкой хозяйки, очень пригодились ей на новой работе. Проработав успешно два года, она была назначена заведующей производством по организации питания в обществе политкаторжан.
В 1930 году произошла счастливая встреча с молодым курсантом Одесского высшего пехотного училища Иваном Москаленко, и на несколько лет, до 1935 года, началась жизнь в военных гарнизонах Украинского военного округа.
Переезд в 1935 году в Харьков был связан с началом учебы мужа в Военной академии РККА имени М.В. Фрунзе. Здесь Екатерина Сергеевна работает управляющей академическим общежитием. Через всю жизнь она пронесла увлечение спортом. Игра в академической волейбольной команде сделала ее фанаткой этого вида спорта, и в будущем уже никогда она не пропускала трансляции международных соревнований.
После окончания академии муж получил назначение в аппарат СНК СССР, и в 1939 году семья переезжает в Москву и получае квартиру № 14 в Доме Правительства.
Рождению двух дочерей, их воспитанию, домашним хлопотам – вот чему в дальнейшем посвятила себя Екатерина Сергеевна, а это большая и ответственная должность быть душой семьи, женой, матерью двух детей и бабушкой одного единственного внука.
Счастливый брак продолжался 39 лет, и только тяжелая болезнь Екатерины Сергеевны прервала ту нечаянную встречу весны 1939 года.

Дочь Валентина Ивановна Москаленко

Моя мама родилась в 1909 г. в Москве в большой еврейской семье. Детей было пятеро. Берта – Бетти, как ее звали родные – была второй дочерью, после нее родились еще брат и две сестры, последняя – в 1919 году.
Ее мама – Сара Эстер Подлешевская (записанная позже как Софья Наумовна) – родилась в Польше, в большом имении своего отца около Барановичей, училась в гимназии в Варшаве. Она знала несколько европейских языков, хорошо играла на фортепьяно. Польским языком наравне с русским владела безукоризненно до самой старости и научила своего внука Володю польскому так, что в Польше его принимали за поляка. Когда ей было около 20 лет, ее дядя пригласил ее в гости в Москву. У него в доме она познакомилась со своим будущим мужем Яковом Моисеевичем Марковичем. Вскоре они поженились. Я М. был старшим из 14 детей в бедной еврейской семье, кончил всего лишь хедер, но был столь одаренным, что получил вид на жительство в Москве, где служил директором одного из текстильных предприятий братьев Случаевых. Будучи человеком необыкновенно любознательным, он постоянно нанимал себе учителей по разным предметам, наверстывая упущенное в детстве. Он свободно владел древнееврейским, был страстным любителем театра, собирал картины.
Дети росли в дружной и хорошо обеспеченной семье. Отец много работал, но воскресные дни посвящал детям: с Нелей, Бетти и Элией он на весь день уезжал гулять. Часто приходили гости. С трех лет у Нелли и Бетти появилась бонна-немка, которая оставалась в семье до самой революции и сыграла в жизни семьи важную роль. В 1918 году родилась Ноэми – четвертый ребенок в семье.
Боясь репрессий, голода, налетов вооруженных «бригад», родители решили уехать в Крым, чтобы там «переждать» революцию. Ехали через Екатеринослав, где были родные. По дороге всех спасла бонна Амалия Христиановна. Семью обнаружил немецкий патруль, и, так как немецкий был ее родным языком, ей удалось уговорить немцев их пропустить.
Из воспоминаний Берты Яковлевны Маркович:
«Летом 19 года в Екатеринославе мама родила мою младшую сестру Раечку. В семье стало двое крошечных детей, и Амалия Христиановна уже не могла за нами следить, как раньше. Когда наступило лето, пыльное и жаркое, мы с Нелли часто становились под холодный душ и в результате обе заболели воспалением легких.
Все время менялась власть. Приходили Шкуро, Махно. Родители боялись антисемитизма. Один раз к нам в дом ворвались вооруженные бандиты. Все ужасно испугались. И опять нас спасла Амалия Христиановна. Бандиты заметили карты. Наша Амалия Христиановна любила и умела гадать и всегда гадала правду. Она сказала, что умеет гадать, и бандиты – молодые ребята – стали просить ее им погадать. Начав гадать всем по очереди, она каждому подробно рассказывала про его семью, что в это время происходит у него дома. Бандиты совершенно опешили от изумления и восторга и, когда она всем погадала, ушли». 
Наконец, семья добралась до Крыма и обосновалась в Алупке. Отец нашел работу в Ялте. Жили впроголодь, дети болели, особенно зимой. Тем не менее, старших детей готовили к поступлению в гимназию. Мама вспоминала:
«В 20-ом году белые потерпели полное поражение. Спасаясь, они бежали из Крыма на больших английских и французских пароходах. С ними уехала и наша Амалия Христиановна. Было впечатление, что все, кроме тяжело раненых, успели уехать. Красные вошли в город. В первую очередь они стали уничтожать раненых. Мы видели, как прямо с кроватями их бросали в море. Но больше всего нас поразило, когда вдруг организовали длинный обоз, на который на телеги стали грузить тяжело раненых. Люди не выдержали и стали расспрашивать, что происходит. Охраняющие обоз красноармейцы сказали, что их перевозят в другой госпиталь. Пришел священник, стал читать молитвы. Он хотел передать раненым икону. Рядом оказался 8-летний Люся (Элия, брат Б.Я.), который и передал эту икону лежавшим на телеге людям. Когда потом дома он об этом рассказал, родители ужаснулись и были счастливы, что все кончилось благополучно, тем более, что Люся был очень типичный еврейский мальчик. Дело было поздней осенью. Когда весной татары стали выгонять свой скот на пастбища в горах, они обнаружили, что все резервуары, где у них запасалась вода, забиты трупами этих людей.
Это был первый случай красного террора, которому мы были очевидцами. Эта расправа с умирающими всех поразила. С момента, когда их увезли, в городе стало страшно». 
Из Крыма семью в 1921 году вывез брат отца – Григорий Наумович, который служил в это время в Красной Армии. После переезда дети стали сильно болеть – сказывались голодные годы в Крыму. Выручало то, что родители познакомились, а потом и очень подружились с замечательным детским доктором и кристальной души человеком – Павлом Федоровичем Лагодиным, который и спасал детей от скарлатины, кори, свинки.
Когда семья вернулась в Москву, старшие дети, позанимавшись три месяца с учительницей, поступили в школу. Бетти взяли сразу в 6-й класс. Нелли и Бетти учились в школе на Зубовском бульваре, где в то время преподавали замечательные учителя.
«Когда я кончала школу, ввели трудовое обучение. Помимо обычных занятий в последнем классе нас – весь класс – стали учить на шоферов. Прямо в школе проходили теоретические занятия, где нас учили устройству автомобильных моторов. Самих моторов не было, но нам рисовали всевозможные схемы, разбирали принцип действия.
…В 26 году я кончила школу. Мне летом исполнялось 17 лет, и родители, считая меня слабенькой, уговорили в тот год не поступать в Университет. Я занималась математикой и физикой, сначала сама, а уже перед самым поступлением – с преподавателем. Нелли в это время уже училась на первом курсе биофака в Университете, и я ходила к ней на лекции Кольцова по генетике (потом его арестовали и расстреляли). Он рассказывал о современных теориях по генетике, которые позже были осуждены как буржуазные. Биология в России в это время быстро развивалась, были прекрасные уче–ные – Дубинин, Малиновский и другие…
…Во всех высших учебных заведениях в это время был очень строгий отбор по социальному происхождению. Стремились взять детей рабоче-крестьянского происхождения. Особенные привилегии получали поступающие с каким-то, хотя бы и небольшим, рабочим стажем, преимущественно – работавшие на заводах. Их брали даже с плохими отметками на вступительных экзаменах. Еще охотно брали участников гражданской войны. Иногда это были уже не очень молодые люди.
Можно было подавать копии документов, и я, воспользовавшись этим, подала документы в четыре института: в Московский университет, куда я больше всего хотела попасть, в МВТУ, во второй Государственный университет и в какой-то еще Технологический институт, всюду на факультеты, где была физика и математика. Экзамены были летом, было жарко, я как сумасшедшая бегала с экзамена на экзамен, и всюду каким-то чудом успевала. Родителей в это время не было в Москве. Девочки были еще маленькие, и они все жили в Листвянах на даче. Всюду я сдавала по четыре экзамена: математику, физику, русский (сочинение) и политэкономию, которую, зная, что мне придется ее сдавать, я еще зимой изучала по какой-то книге Плеханова…
Меня не оказалось в списках принятых ни в одном из институтов. Павел Федорович, очень интересовавшийся нашей жизнью, узнал об этом и, считая это очень несправедливым, отправился в университет выяснять обстоятельства. Ему заявили, что я получила двойку за сочинение. Он потребовал показать мои отметки. По физике и математике у меня были наивысшие оценки (в ведомости было даже отмечено, что я показала “отличное знание” этих предметов), а русский и политэкономию я сдала просто “хорошо”». 
Благодаря заступничеству доктора Лаготина маму зачислили в университет.
«Обстановка в университете была очень сложная. Было много доносчиков, которые старались выудить среди учащихся социально-опасные элементы. Так как я попала не с начала года, было несколько человек, которые за мной следили. Интересовало даже, что я ем… Я не была комсомолкой, поэтому ходить ни на какие собрания не была должна. Почти все из принятых были комсомольцы. Не в комсомоле было всего несколько человек: моя подруга Наташа, Сергей Мандельштам (сын известного академика – физика), Мстислав Келдыш (будущий президент Академии наук) и еще несколько студентов. Мандельштама и Келдыша особенно не любили, считали, что они неправильно воспринимают мир, настроены идеалистически и политически неблагонадежны. Хотя именно Келдыш был лучший студент всего курса». 
Преподавали в то время замечательные профессора: Бухгольц, Введенский, Капцов, Хинчин и другие. На третьем курсе Б.Я стала в качестве общественной работы преподавать в вечернем университете имени Бубнова дифференциальное исчисление.
Весной 30-го года Б.Я в составе небольшой группы студентов поехала на практику в Ленинград:
«Нас с Леной Секерской (университетской подругой Б.Я., полячкой по происхождению, позже репрессированной) послали в Радиофизический институт в Сосновке – так назывался большой район, где было несколько естественно-научных институтов. Мы как физики попали в отдел Димитрия Аполлинариевича Рожанского.
Кроме удивительной обстановки в сфере научной, в Политехническом институте поражало отсутствие идеологической узости, в это время уже господствовавшей в Москве. На рабочих семинарах Абрама Федоровича возникали постоянно философские дискуссии двух крупных ленинградских ученых: профессора Мицкевича, сторонника диалектического материализма, и профессора Френкеля, физика-теоретика, отстаивавшего европейские взгляды того времени. Эти споры протекали бурно. Френкель, человек необычайно темпераментный, спорил с пеной у рта, кричал, жестикулировал, а его оппонент, твердо уверенный в своей правоте, человек уравновешенный, доказывал свою точку зрения очень спокойно». 
В Радиофизическом институте Б.Я познакомилась со своим будущим мужем – Юрием Борисовичем Кобзаревым, которому было тогда 24 года и который работал в лаборатории Д.А. Рожанского. Б.Я вернулась в Москву. Но уже через месяц Ю.Б. приехал, нашел ее и, обаяв всю семью, сделал ей предложение. В сентябре Б.Я переехала в Ленинград, они поженились, и для нее началась совсем новая жизнь:
«Приехав в Ленинград и попав в эту необычную для меня обстановку, я почувствовала удивительную свободу. Со всеми, даже и со студентами, можно было говорить обо всем на свете, даже о политике, ничего не опасаясь. Я перестала чувствовать себя социальным изгоем. Это было просто поразительно, и так было, пока я (переведясь той же осенью из Москвы в Политехнический) не кончила институт». 
Однако в Политехническом в это время начались политические репрессии, что «…ознаменовалось арестом Димитрия Аполлинариевича Рожанского – кристально чистого и честного человека, никогда не боявшегося высказывать свое мнение. Этому предшествовал в Ленинграде расстрел без суда “вредителей”: на одном из заводов были массовые отравления, и 40 человек были расстреляны по обвинению во вредительстве без суда и следствия. Во всех учреждениях проводились собрания, на которых – обычно единогласно – на общем голосовании выражали свое одобрение. На таком собрании в Физико-техническом институте выступил Рожанский. Он сказал, что он вообще противник расстрелов, а особенно – без суда и следствия. Когда общее собрание – чисто формально – спросили, кто еще против, Юра – единственный –поднял руку». 
Семья ждала ареста Ю.Б, его уже выгнали из профсоюза, но ему повезло несказанно: как потом узнали, его, как талантливого молодого ученого, защитил Бухарин, приезд которого в институт по совсем другим обстоятельствам случайно совпал по времени с этими событиями.
Но не миновала другая беда: в декабре 30 г. в Москве арестовали отца Б.Я. Он исчез. «Спустя некоторое время включился тот самый дядя Гриша – мамин брат, который помог нам выбраться из Крыма. Помочь моему отцу Грише помогла чистая случайность. Гриша в это время был директором завода буровых машин. Гриша был заядлым картежником. В компании, где он играл в карты, оказался чекист-картежник, которому он за игрой и рассказал об аресте моего отца. Этот человек взялся помочь разыскать отца. Очень скоро он узнал, что отец сослан в Коми-Зырянскую область, куда тут же отправилась моя мама. Она нашла его, увиделась с ним (ей оформили пропуск). Он был в ужасном виде: худой, голодный, обтрепанный, был нездоров. Мама вернулась, и дядя Гриша через того же человека начал добиваться освобождения. Отец вернулся из ссылки только в 32 году, совершенно больной». 
В 1931 году Б.Я закончила Политехнический. Неприятности ее мужа сказались на ее судьбе: ее никуда не брали на работу. Наконец Ю.Б. удалось устроить ее в ЦРЛ (центральную радио-лабораторию), в отдел измерительной аппаратуры. «Сначала меня направили в группу, которую возглавлял некий Фукс. Я начала у него работать, но потом его почему-то уволили, а группу отдали под мое начало. Группа была маленькая – три лаборанта и я. Мы занимались разработкой схем для развертки луча на экране катодных осциллографов. Тема была новой, результаты были важны для развертки на экране изображения (в частности, на экране телевизионном). Развертка производилась релаксационным генератором. Мне удалось разработать катодную лампу для этих схем – тиратрон, наполненный инертным газом. Баллоны ламп выдувались стеклодувом “вручную”, целый год был занят экспериментами с полученными схемами, давшими интересные и совершенно новые в этой области результаты…
…Осенью 32 года у меня родился сын – Игорь. На роды давался декретный отпуск – 6 недель до родов и 6 – после. В роддомах была страшная разруха, Игорька я привезла домой больным: у него был кожный сепсис. Условия для грудного ребенка у нас дома были совершенно неподходящие: не было ни водопровода, ни канализации, ни центрального отопления. Топили дровяную печь (дрова, сплавляемые по Неве, были всегда сырые), воду я носила из колодца около выхода из кухни, кухня не отапливалась и была такой холодной, что замерзала вода. Игорьку было необходимо постоянное тепло, и Юра для обогревания протянул в нашей крошечной комнатке под потолком нихромовую проволоку, которая всегда была включена в сеть, и это нас спасало» 
Игорек болел, оставлять его было не на кого, Б.Я. не представляла себе жизнь без любимой работы, пыталась найти няню, но ничего не получалось. У Игорька начался рахит. Промучившись так несколько месяцев, Б.Я решила бросить работу. Естественно, не навсегда: она была уверена, что постепенно все устроится.
Но Ю.Б. работал все больше, жили с дровяной печкой и колодцем, Игорек болел, найти работу по специальности не очень далеко от дома не получалось. В 1938 году родился второй сын Геннадий, а в 1941-м Б.Я с двумя детьми и неприспособленной к трудностям и физически не крепкой свекровью уехала в эвакуацию в Казань. Игорь заболел ревмокардитом, начавшимся после тяжелейшей ангины, перенесенной им по дороге из Ленинграда в Казань, Генечка весной перед началом войны попал в больницу со скарлатиной. В больнице его заразили коклюшем. Детей необходимо было кормить.
Она на своих плечах вынесла все трудности эвакуации: таскала воду и дрова на второй этаж холодного общежития, топила печи, сажала, копала и на себе приносила с огородов за 12 км картошку, которая спасала их от голода, ходила в страшные походы по окрестным деревням, чтобы выменять у татар на последние вещи хоть какую-то еду для истощенных мальчиков и бабушки. Мама растроганно вспоминала, как, вернувшись замученная с огородов, обнаруживала, что Игорек протопил печку, вскипятил воду и что-то сварил к ее возвращению. Он часто ходил с ней копать картошку и нес как настоящий мужчина свой тяжелый рюкзак все 12 километров.
Но война кончилась, семья вернулась в Москву. Вернулись в Москву и истощенные и больные родители Б.Я., которые были с одной из сестер – Ноэми – в эвакуации в Сибири. Элия, единственный брат Б.Я., погиб на фронте при обороне Москвы в самом начале войны. Их отец так и не смог в это поверить, он до конца жизни ждал возвращения сына. Сестры Нелли и Рая прошли всю войну: Нелли, биолог, – медсестрой, Рая, тогда не окончивший еще врач, – хирургом.
Муж Б.Я, занимавшийся перед войной созданием и успевший создать первые действующие радиолокационные установки к началу войны, был по работе переведен в Москву. Началась новая полоса. В 1946 году в семье родилась дочка, которую очень хотел и ждал Ю.Б. Жизнь постепенно налаживалась. Б.Я впервые в жизни стала ходить с мужем в театры, на концерты, впервые они стали ездить отдыхать в санатории в Кисловодск, в Крым, на Кавказ.
Главное, что мучило Б.Я – то, что она бросила работу. Это было самым тяжелым ее переживанием до самого конца ее жизни. Она так и не смогла вернуться к работе, хотя условия жизни в Москве это, наверное, позволяли. Но заботы о работавшем день и ночь муже, троих детях, их занятиях, о вернувшихся из эвакуации больными родителях, болезни родных, то, что она сама после войны долго и тяжело болела, перенесла три тяжелейшие операции, у нее постоянно были сердечные приступы, которые с трудом удавалось снять даже врачам скорой помощи, – все это оказалось непреодолимыми препятствиями. Снова работать она уже не начала. Она была замечательной женой и матерью, а когда у нее появились внуки (а их у нее шестеро) – чудесной бабушкой.
Ю.Б. был крещен во младенчестве, и он и его родители и бабушка были глубоко верующими людьми. Б.Я было непросто принять православие, как всякому еврею в те времена. Она выросла в семье не ортодоксальных, но верующих иудеев. Но в 1987 году, когда крестили ее внучку Аню, она все же решилась креститься. Она хотела всегда быть вместе с любимым мужем. Это был для нее шаг очень трудный и смелый, сурово осужденный ее сестрами.
В 1991 году умер Игорь, ее первенец, а в 1992 умер муж, Юрий Борисович.
«Сердце остановилось к вечеру в Страстную субботу. Хоронили мы его 29-ого апреля, на Пасхальной неделе. Отпевали в храме “Ивана Воина”. Лицо его выражало удивительное спокойствие. Он ушел из мира, где ему жить было очень тяжело. Отец Николай замечательно провел панихиду, было много народу, но я ничего не видела, стоя около него в последний раз. Вынесли его из церкви с колокольным звоном. Потом – Донской монастырь, кремация. Итак, его с нами нет. Мы прожили вместе 61 год, целую жизнь, и я осталась одна, а я так надеялась, что он проживет еще сколько-нибудь. За год я потеряла двух горячо любимых – сына и мужа. Как все это пережить…» 
Она прожила после его смерти еще 10 лет. Все мы, ее дети, ее внуки, благодарны ей за ее доброту, за то неисчерпаемое тепло ее души, которое чувствовали все, с ней жившие и соприкасавшиеся.
Она разделяла до последней минуты все радости и горести жизни своих детей и внуков. Ее понимание и сочувствие помогало нам всем переживать наши трудности. При ее жизни это было так естественно, что мы, глупые, принимали это как что-то обычное.
Последний год ее жизни был тяжелым. Но и больная, такая терпеливая в боли, ко всем физическим трудностям последнего года ее жизни, и в инвалидном кресле она вся светилась любовью к своим детям, внукам и правнукам. Я записывала ее воспоминания, но, к огромному моему сожалению, она не успела их закончить.
Мама умерла в 2002 году, не дожив до 93 лет нескольких месяцев. Почти 10 лет ее нет. Но она с нами, она с нами всегда, только очень не хватает ее физического присутствия. В нас живет ее доброта, ее тепло, ее забота о нас, ее любовь, вложенная в наши жизни.

Дочь Татьяна Юрьевна Кобзарева

Ученый-химик, проработавшая более сорока лет в институте Физической химии им. Л.Я. Карпова, жена Сергея Васильевича Кафтанова, Галина Сергеевна Маркова родилась 6 ноября 1909 года в селе Тенеево Самарской губернии. Мама – Варвара Петровна, урожденная Верховская, из знатного рода костромских дворян, история которого ведется с XVI века. Папа – Сергей Дмитриевич Марков, инженер путей сообщения, участвовавший в постройке Волго-Бугульминской железной дороги и железнодорожного моста через Волгу под Симбирском. Еще будучи студентом Санкт-Петербургского Института инженеров путей сообщения, в 1903 году Сергей Дмитриевич вступил в РСДРП и активно участвовал в революционном движении. После Октябрьской революции в 1918 году был назначен заместителем Наркома Путей сообщения, которым в том числе руководил Ф.Э.Дзержинский. Профессиональный инженер, С.Д. Марков много сделал для восстановления разрушенных в революцию и гражданскую войну железных дорог страны. В 1920 году он командируется в Ростов-на-Дону для организации Владикавказского железнодорожного округа. В ноябре 1922 года вместе с женой он выезжает в Дагестан, где 5 ноября они погибают от пуль белогвардейцев. Родителей Галины Сергеевны хоронят в Ростове-на-Дону, именем С.Д. Маркова был назван ряд учреждений НКПС, в том числе Московский институт инженеров транспорта, Владикавказская железная дорога и улица в Ростове-на-Дону. В 1930-ые годы имя Маркова было заменено на имя Сталина.
После трагической гибели родителей тринадцатилетняя Галя Маркова вместе со старшим братом – семнадцатилетним Дмитрием – возвращаются в Москву. Их принимает к себе семья Яковлевых. Н.Т. Яковлев – коллега С.Д. Маркова и его преданный друг. Также НКПС берет шефство над Марковыми как над детьми погибших героев, предоставляя им все необходимое, в том числе и ежемесячное денежное довольствие. Старший брат Дмитрий Сергеевич Марков (1905 – 1992) станет выдающимся авиаконструктором, Героем социалистического труда, Первым заместителем А.Н. Туполева. Он посвятил свою жизнь созданию военных самолетов в КБ Туполева.
В середине 1920-х годов Галина Сергеевна поступила в Химический техникум им. В.И. Ленина, а затем в 1927 году в Московский химико-технологический институт им. Менделеева. Здесь она познакомилась со своим сокурсником Сергеем Васильевичем Кафтановым. В августе 1929 года она выходит замуж за С.В. Кафтанова, который работал впоследствии Председателем Всесоюзного комитета по делам высшей школы при СНК СССР (1937-1946), Уполномоченным Государственного комитета обороны по вопросам координации научных исследований для обороны страны (1941-1945), Министром высшего образования СССР (1946-1951), Первым заместителем министра культуры СССР (1953-1960), Председателем Государственного комитета по радиовещанию и телевидению при Совмине СССР (1960-1962), Ректором Московского химико-технологического института им. Менделеева (1962-1972).
Окончив МХТИ в 1931 году, Галина Сергеевна работала три года в московском Теплотехническом институте в лаборатории газа и жидкого топлива. В 1934 году она поступила в аспирантуру Физико-химического института имени Карпова. С этим институтом была связана вся ее профессиональная жизнь.
В 1939 году Галина Сергеевна успешно защищает кандидатскую диссертацию на тему “Определение сравнительной силы кислот в жидком аммиаке методом катализа реакции аммонолиза”, в 1970 году ей присваивается звание старшего научного сотрудника. Она занимается изучением структуры и свойств ряда аморфных полимеров и расплавов полимерных систем под руководством академика В.А. Каргина. В годы войны в эвакуации в Томске она работает по темам, связанным с оборонной промышленностью. За выполнение этих исследований в 1945 году награждена медалью “За трудовую доблесть”, а в 1946 году – медалью “За доблестный труд в Великой Отечественной войне”.
В послевоенные годы вплоть до выхода на пенсию в 1978 году в НИОХИ им. Карпова она занимается темой аморфных полимерных систем. Ведет подготовку аспирантов, автор 70 научных работ и ряда научных разработок, награждена Орденом Трудового Красного знамени (1952), ей присвоено звание “Отличник химической промышленности СССР”.
В апреле 1941 года Галина Сергеевна вступила в ряды КПСС, вела большую общественную работу. В 1940-е годы избиралась секретарем партийной организации института, в 1950-е – членом Президиума Всесоюзного химического общества им. Д.С. Менделеева, в 1960-е – депутатом Моссовета (1961-1965).
Галина Сергеевна Маркова и Сергей Васильевич Кафтанов прожили вместе почти пятьдесят лет, последние сорок лет в Доме на набережной. В декабре 1931 года у них родился сын Виталий. В.С. Кафтанов – доктор физико-математических наук, профессор, заместитель директора по науке Института теоретической и экспериментальной физики (ИТЭФ). Он был первым советским ученым в области ядерной физики, которого в 1963 году направили на работу в Швейцарию, в Женеву в Европейский Центр Ядерных исследований (CERN). В нем он работал в 1963-1968 годы и в 1992-2006 годы. Вплоть до своей скоропостижной кончины 14 сентября 2006 года он возглавлял один из сегментов работы российских ученых и инженеров по созданию Большого андронного коллайдера. В мае 1938 года родилась дочь Алла. А.С. Кафтанова, окончив химический факультет МГУ, многие годы проработала научным сотрудником Института кристаллографии АН СССР. После защиты кандидатской диссертации в 1970-е годы была более десяти лет ученым секретарем Совета АН СССР по электронной микроскопии. Сейчас на пенсии.
После кончины С.В. Кафтанова 1 ноября 1978 года Галина Сергеевна много сделала по сохранению его архивных материалов, связанных с развитием в СССР науки и образования. Она подготовила, обработала и передала в Центральный государственный архив большое количество документов, хранящихся сейчас в фонде С.В. Кафтанова.
Галина Сергеевна Маркова скончалась на 73 году жизни 21 января 1981 года и похоронена вместе с Сергеем Васильевичем на Новодевичьем кладбище.

Внук Андрей Витальевич Кафтанов

Нина Сергеевна Малышева была не только замечательным врачом, но и интересным и ярким человеком.
Родилась она в 1909 году в Санкт-Петербурге. С самого начала ее жизнь складывалась необычно – появилась на свет в Петропавловской крепости. Мою бабушку Клавдию Павловну Кадобнову посадили в тюрьму вместо ее мужа, профессионального революционера Сергея Васильевича Малышева, в тот момент находившегося в бегах.
Мама вспоминала, что в детстве до 1917 года редко видела отца. То аресты, ссылки, тюрьмы, то выезды по партийным заданиям. Бабушке с мамой приходилось все время менять места жительства – это и Боровичи, где Клавдия Павловна была земским врачом, и Туркестан.
Но с 1918 года мама уже ездила с отцом на организованных им баржах-лавках, которые загружались промышленными товарами, и в процессе передвижения эти товары менялись у населения на хлеб. Время было сложное, и учиться у мамы не было никакой возможности. Но в 1922 году по возвращении в Москву она поступила в школу, в 1925 году ее закончила. В 1926 году ее приняли в 1-й медицинский институт, и в 1930 году она получила диплом врача. Своей специальностью она выбрала дермо-венерологию. Во время учебы вышла замуж и родила дочь Катю.
В 1937 году мама начала работать в организованном П. Жемчужиной (женой Молотова) Институте косметики и гигиены. В 1941 году в начале июня ее направили в Кисловодск открывать филиал Института. Но вскоре началась война, и мама с большим трудом на последнем поезде добралась до Москвы.
Первое время войны работала сначала в 5-й Градской больнице, потом, родив вторую дочь Юлю, поступила в Институт Склифософского на станцию переливания крови. А в конце войны ее с группой военных врачей командировали в Австрию в качестве консультанта-венеролога лечить советских репатриантов. Пробыла там год.
В 1948 году родилась третья дочь Анна. В 1950 году умирает от рака Клавдия Павловна, после чего мама тяжело и продолжительно болела. В конце 1952 года открывается Институт врачебной косметики, где маме предложили занять пост директора, но по состоянию здоровья она отказалась. И в течение нескольких лет была заведующей физио-терапевтическим отделением. Работа была тяжелая, плюс три инфаркта, потеря зрения сделали свое дело, и маме пришлось уйти из Института. Но еще долго она занималась с молодежью Института и продолжала быть активной и социально деятельной.
Умерла Нина Сергеевна Малышева в 1994 году.
Сейчас в этом доме проживает со своей семьей ее дочь Анна Борисова.

Дочь Анна Владимировна Борисова