Бронислава Соломоновна родилась на Украине, в городе Проскурове. Отец ее рано умер, и мать Эсфирь Иосифовна осталась с семью детьми. Броня была младшей. Много помогал матери старший сын Михаил, 1896 года рождения. Он в апреле 1917 г. вступил в большевистскую партию, руководил подпольными партийными организациями Украины в период борьбы с петлюровщиной, затем был комиссаром 14-й армии.
В дальнейшем Михаил Соломонович Металликов и вся семья переезжают в Москву. По предложению В.И.Ленина в 1921 г. М.С. Металликов был назначен начальником лечебно-санитарного управления Кремля. Окончил медицинский факультет Московского университета.
Бронислава Соломоновна в 1927 г. поступила в Мединститут, получила высшее медицинское образование. В дальнейшем работала врачом-эндокринологом в НИИ эндокринологии при Наркомате здравоохранения РСФСР. Вышла замуж за адвоката И.Ицкова, родила дочь Галю.
В 1933 г. М.С. и Б.С. Металликовы были участниками научной конференции по эндокринологии, проходившей в Париже. Там они – скорее всего, случайно – на улице встретили Л.Л.Седова, сына Л.Д.Троцкого. Ранее, недолго, Лев Львович был женат на Анне Самойловне Рябухиной, родной сестре жены Михаила Соломоновича Металликова.
Бронислава Соломоновна была очень красивой, а муж очень ревнивым. Семейная жизнь не удалась. Ушла с дочкой от мужа и жила в семье старшего брата. В середине 30-х годов Бронислава Соломоновна, разведясь с Ицковым, вышла замуж за Александра Николаевича Поскребышева, секретаря Сталина. Родила вторую дочку – Наташу.
Информация о встрече Металликовых с Л.Седовым, уже после развода Брониславы Соломоновны с её первым мужем, дошла до НКВД. А в 1937 г. против брата и сестры были выдвинуты ложные обвинения в связи с Троцким и в контрреволюционной деятельности. Все это послужило основанием для ареста (6.6.1937 г.) и последующего расстрела (31.3.1939 г.) М.С.Металликова. С Брониславы Соломоновны, благодаря хлопотам Поскребышева, обвинения были сняты с условием, что ее имя никогда больше не встретится в подобных делах.
Но в том же 37-м году, через 4 месяца после ареста брата, арестовали Асю Самойловну Рябухину – его жену. Бронислава Соломоновна писала письма Сталину и Берии с просьбами разобраться в их деле. Ей удалось только добиться, чтобы племянников Марину и Сергея не отправили в детский дом, а отдали на воспитание бабушке. Она много помогала матери и племянникам. В 1939 г., по настойчивой просьбе родственников, она пошла на Лубянку к Берии, просить его об освобождении брата. Её дальнейшая судьба остаётся неизвестной. Автомобиль, на котором она приехала, был отправлен обратно сотрудниками НКВД. Домой она не вернулась. На звонки Поскребышева Берия отвечал, что её увезли домой. Все попытки Александра Николаевича вызволить жену из рук Берии оказались безуспешными, а ему самому было рекомендовано найти новую жену.
Исчезла Броня, по свидетельству племянницы Марины, накануне майских праздников 1939 г. Марина Михайловна рассказывает: «Я с бабушкой обошла все тюрьмы и везде нам отвечали, что Бронислава Соломоновна Металликова в списках заключеных не значится». Документы следственного дела говорят, что её арестовали в 1940-м году и приговорили 22 сентября 1941 года к смертной казни. Ей были предъявлены те же обвинения, что и её брату. 13 октября 1941 года, при подходе немецких войск к Москве, её расстреляли. Прах её, по архивным данным ФСБ, захоронен в ямах-могилах Коммунарки, недалеко от Москвы.
10 октября 1957 года Бронислава Соломоновна Металликова была реабилитирована. Ее имя и имя М.С.Металликова вписаны в памятную плиту, которая установлена на могиле Аси Самойловны Рябухиной на Новодевичьем кладбище.

Мария Николаевна Кульман-Михайлова прожила в «1-м Доме Советов» с ранней весны 1931 года и до начала 1937 года в квартире № 52 3-го подъезда.
Всего-то! Но «тень» этого дома падала на нее всю жизнь. Однако годы, проведенные в нем, были яркими и незабываемыми, «исчезнувшие» из него люди – хорошо знакомыми, а многие – и близкими. И Мария Николаевна, как могла, помогала активно своими воспоминаниями сотрудникам музея «населять дом», переписываясь с первым директором и создателем музея Тамарой Андреевной Тер-Егиазарян; приезжать ей уже было трудно. А мы, ее сестры, даже слышать о «Доме-на-набережной» не могли. В свою любимую Третьяковскую галерею я, работая на Моховой, ездила, делая огромный крюк, чтобы не мимо него…
«Потерянные якоря детства, с которых сорвало нас время, лежат в глубине прошлого и никого не ждут. Вернуться бы, стать на якоря детства на минуту-другую, и пусть судьба снова обманет», – написали Михаил Коршунов и Виктория Терехова в «Тайне тайн московских».
Что ж, меня и моих сестер Юлю и Надю, и Зою и Асю Копп, и, думаю, еще многих других, – вернули…
Одну из встреч устроили в начале 90-х годов в день моего рождения 13 сентября. Подозреваю, что Тамара Андреевна и Муся даже сговорились и подвинули день… Отказаться я не смогла и поехала…
Благодарна, бесконечно благодарна основательнице музея Тамаре Андреевне Тер-Егиазарян, всем сотрудникам и продолжателям ее важного человечного подвига, снявших с меня оковы молчания, разбивших их. Было не только моральное, а и чисто физическое ощущение освобождения: упал груз, камень с сердца. Смогла говорить и вспоминать…
Моей старшей сестре Марии Кульман, Мусе, как все от мала до велика ее звали, конечно, мой низкий поклон, любовь, уважение и восхищение. Прожила она очень трудную, суровую жизнь, оставаясь просто невероятным оптимистом, абсолютно бескорыстно помогавшим людям вокруг себя. Больше всего она, конечно, любила детей и была «медсестрой от Бога», как говорили в детской больнице. Многих она выходила и спасла от смерти. Ее талант раскрылся особенно в Отечественную войну. Она выхаживала гипотрофиков и туберкулезных больных малышей, годовалых, 2-х – 3-х-летних. После нее остался целый чемодан благодарных писем и детских фотографий от родителей спасенных ею детей из разных уголков страны.
Помогала Муся очень многим. Меня ей не разрешили оставить, хотя она и официально была назначена опекуном моей сестры Надежды и меня. Отправили в детдом в Малаховку. Но весной 1941 года я сильно заболела (крупозное воспаление легких) и меня с еще одной тяжело болевшей девочкой, Верой Мурашевой, отдли из детдома «для консультаций со специалистами» сестре. Нас она лечила, водила по врачам, в общем, выходила. Но началась война, и Муся вынуждена была нас вернуть в детдом. Осенью, при эвакуации детдома в Казахстан, я убежала к ней.Позже удалось оформить документ о «выводе Михайловой Р. к сестре-опекуну» и даже получить мне и Наде персональную пенсию Союзного значения до конца обучения. Это за маму.
Детдом был эвакуирован в Казахстан. Зоя и Ася Копп, тоже раньше жившие в доме, после ареста мамы и потом смерти бабушки попавшие в Малаховский детдом, в Казахстане окончили школу и в 1946 году приехали в Москву к Мусе. Она их, конечно, приняла и начала активно хлопотать о разрешении им учиться дальше в Москве. Жили мы все в Мусиной 14-метровой комнате на улице «-я Извозная (теперь Студенческая). РАзрешения Муся в конце концов добилась, но… в Подмосковье в учительский институтЧерез год Ася Копп все же сумела сдать экзамены и поступить в Институт тонкой химической технологии, но без общежития. И год мы втроем жили у Муси. Потом Ася получила место в общежитии, как отличница, и перешла туда.
А вскоре Зоя Копп вышла замуж, и в 1954 году у нее родился сын. Ему было 2 года, когда Зоиного мужа послали в Германию (он был офицер). Сынишка был нездоров, и его оставили у Муси и меня. Не помню уже, сколько, но более полугода он жил с нами. Конечно, основной груззабот и тревог был на Мусе. Муся относилась и к Зое и к Асе всегда как к близким и родным и много им помогала.
Я уж не говорю о себе, своих сестрах, – сколько тепла, заботы и труда она в нас вложила, а еще в моего сына Володю, которого фактически подолгу растила, т.к. и отец и мать его были геологи.
Ну вот, это, конечно, не биография, а все же портрет удивительно чуткого человека – моей сестры Муси.

        Мария Николаевна Кульман родилась в г. Москве 14 апреля (ст.ст.) 1910 г. в Центральной пересыльной тюрьме, где ее мать Надежда Ивановна Кульман-Тимофеева отбывала полуторагодичный срок наказания. Срок присудили годичный, но в связи со смертью годовалого сына ее отпускали на похороны, и срок продлили. В церкви Покрова Пресвятой Богородицы при Бутырской тюрьме новорожденного ребенка крестил известный священник о. отец Иосиф Фудель (1864-1918) и дал имя Мария – по политкличке матери «Маруся маленькая».
Через 10 месяцев при выходе Н.И. Кульман-Тимофеевой на свободу ребенка задержали, т.к. он не был указан в пропуске. Назирательница пошла обходить кабинеты, подписывая пропуск. Все переволновались: одеяльце ребенка было «нашпиговано» записками заключенных на волю. Написанные на тряпках, они были встеганы в одеяльце. Обошлось…
Родители Марии Николаевны – профессиональные революционеры, члены партии: мать с 1904 года, отец – с 1903.
Мать – Надежда Ивановна Ушакова (Тимофеева – ее партийный псевдоним), русская, из дворян, окончила в Минске гимназию, затем двухгодичные Высшие педагогические курсы при СанктПетербургском университете, позже в Москве – Бестужевские женские курсы. Свободно говорила и читала по-французски и по-немецки. Была педагогом, работала в МОНО. В 1930 году по состоянию здоровья вышла на персональную пенсию Союзного значения. Трагически погибла после покушения на нее в 1938 году (до этого голосовали на партсобрании МОНО, хотели исключить ее из партии, но перевесом в 2 голоса осталась).
Отец – Иоганн Николас Фридрих Густавов Кульман, немец, лютеранин, из Курляндии, мыза Усмайтен, из крестьян, скорее, из фермеров – его отец имел поместье Усмайтен, в семье было 5 сыновей и дочь. Окончил гимназию и Коммерческий инженерный институт. Владел несколькими языками, был активным подпольщиком в Москве и Минске, возил «Искру» из-за границы, был членом Московского ревкома, участвовал в подписании Брестского мира. После пропал. Развели родителей Марии Николаевны в 1918 году заочно.
В 1943 году его обнаружил родной брат в Столбовой в Психоневрологической больнице, куда он попал в1928 году. Ничего не известно о 10 годах его жизни до больницы, в которой он пробыл более 20 лет. В войну в больнице заведовал карточками, вел бухгалтерию, но был ее пациентом, имел маленькую комнату-палату на одного. До реабилитации не дожил, умер от сердечной недостаточности в 1950 г. На все запросы – никакого ответа. Сам он тоже избегал эти темы. Просил книги, и лучше на иностранных языках. Раз я принесла ему старинные латинские – так был рад. О моем отце – втором муже мамы – мы не говорили, о разводе он не знал, меня воспринимал как внучку от Муси.
В 1916-1919 гг. Мария и Игорь (1914 года рождения) жили в детдоме. Отец их исчез, а мать активно работала в подполье. В октябре 1918 г. родители были разведены заочно в связи с исчезновением И.Г. Кульмана. Через год Н.И. Тимофеева вышла замуж за Василия Михайловича Михайлова. Ее дети получили двойную фамилию, хотя Василию Михайловичу не разрешили официально их усыновить, поскольку он был на 6 лет моложе жены: в год рождения Муси ему было всего 16 лет. Однако в медкарточку Санупра Кремля детей вписали как Кульман-Михайловых.
В конце 6-го класса Мария Николаевна стала много болеть. Подолгу лежала в туберкулезных больницах и санаториях. Перенесла тяжелейшую операцию трепанации черепа (1924 г.) На всю жизнь у нее осталась открытая рана за ухом. Ей запретили ходить в школу. После 6-го класса она училась дома и в санаториях в Алупке (1,5 года). Сдавала экзамены экстерном. Собиралась в медвуз, но вышел закон, что для поступления детям интеллигенции, даже и революционеров, нужен рабочий стаж в 2-3 года.
Мария Николаевна поступила на работу в библиотеку МГСПС (1929 г.), потом в издательство «Труд и книга» браковщицей (1930 г.), на завод АМО им. Сталина (1931-1933 гг.), учась параллельно на курсах медсестер «Охраны материнства и младенчества». Кончив курсы, перешла в Образцовую детскую больницу (Морозовскую) медсестрой (1933-1936 гг.). Экстерном сдала экзамены в школе медсестер при больнице и получила диплом «старшей медсестры».
С 3.3.1936 г. по июль 1937 г. работала старшей медсестрой при поликлинике 1-го Дома Советов. В апреле 1937 г. болела и была на бюллетене. 17 апреля был арестован ее отчим и мой отец Василий Михайлович Михайлов. Сохранился совершенно потрясающий документ – свидетель гражданского мужества и порядочности работников поликлиники – Марии Николаевне продлевают бюллетень с правом отъезда из Москвы. Она вместе со мной уехала на юг (в Майкоп к родственникам), а по возвращении уволена «по собственному желанию».
Устроилась в поликлинику при заводе № 213 (1937-1940 гг.), откуда перешла в детскую больницу № 6 Киевского района, где и работала до эвакуации больницы в войну.
Была на трудфронте медсестрой (июль-сентябрь 1941 г.), потом старшей медсестрой в эвакогоспитале (до 28.4.1942), откуда приказом Минздрава переведена в детскую консультацию № 45, где проработала до апреля 1953 года. Освобождена от работы по состоянию здоровья решением ВТЭК. Дали 2-ю группу инвалидности. В марте 1960 года М.Н. Кульман установлена персональная пенсия Союзного значения.
Как дочь репрессированного и немка по отцу вычеркивалась из всех наградных документов, хотя ее постоянно представляли к наградам, и хотя она работала всю войну – не получила медали за доблестный труд.
Мария Николаевна была опекуном своих сестер Надежды (1924 г.р.) и Маргариты (1929 г.р.), тоже получивших персональные пенсии Союзного значения до окончания обучения.
В.М. Михайлов был реабилитирован в 1954 г. О нем появилось несколько статей в разных изданиях. О И.Г. Кульмане много воспоминаний в период его жизни до 1918 г. Его партклички того времени: Слесарев, Старик, Иван Московский. Его вещи переданы в Музей революции. При вызове меня на Лубянку имела интересную беседу о своем отце. Позже мне вернули Орден Ленина (увы, новодел!). По поводу же И.Г. Кульмана мне проникновенно посоветовали прекратить расспросы, так как «это с точки зрения госбезопасности не целесообразно», тем более, что я не его дочь или внучка.
Будучи на пенсии, Мария Николаевна активно помогала, когда могла, с малышами родным и знакомым. Фактически принимала на себя все заботы или часть их о наших детях Зои и Аси Копп, Риты Михайловой, Розовых и др.).
Так она и жила в 14-и квадратных метрах на Студенческой с соседями, которым тоже помогала с детьми. Только в 1991 году мой сын Володя добился ей отдельной квартиры, где она пожила немного, радуясь свободе.

Маргарита Васильевна Михайлова

Сентябрь 1960 г.

        К этой автобиографии хочется добавить то, что мы узнали из рассказов невестки Т.Н.Кудрявцевой, жены Михаила Кудрявцева (1938-1993), и племянницы жены Петра Алексеевича Олимпиады Ивановны С.Ф.Василенко.
Его отец Кудрявцев Алексей Васильевич (1886 -1952) родился в деревне Починок Рыбинского уезда Ярославской губернии. До революции – рабочий-столяр. В 1917-19 гг. был комиссаром недвижимого имущества Петрограда. Мать Анастасия Дмитриевна родилась в 1886 г. в деревне Тулгуба Петрозаводского уезда Олонецкой губернии. До революции – прислуга, после революции работала в Наркомате совхозов. Вместе с родителями 8-летний Петя переезжает в Москву.
В дом 2 по улице Серафимовича Петр Алексеевич Кудрявцев переехал в середине 30-х годов, когда он женился на студентке Архитектурного института Олимпиаде Ивановне Коротковой, старшей (из четырех) дочерей И.И. Короткова.
Отец жены Иван Иванович Коротков (1885-1949) – старый большевик, участник двух революций, назначенный в мае 1939 года директором Государственного музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина, организованного на базе Музея изящных искусств и Музея нового западного искусства. Проработал там до выхода на пенсию в 1944 году.
В 1938 году у Петра Алексеевича и Олимпиады Ивановны родился сын Миша.
А потом началась война, Петр Кудрявцев был на фронте. В 1942 году его тяжело ранило. Снова вернувшись на фронт, закончил войну в Берлине. В составе 1-й воздушной армии воевал на Центральном, Западном, 3-м Белорусском фронтах, был радистом и начальником радиосвязи. Был награжден многими медалями.
Олимпиада Ивановна в 1941 году тяжело болела, война застала ее в больнице, вскоре ее оперировали. За это время Миша оставался в квартире один, и его забрали в детский дом, который был эвакуирован в Башкирию. А Олимпиада Ивановна, буквально с операционного стола, отправилась в эвакуацию – когда в 1941 году увозили из Москвы экспонаты Пушкинского музея, Иван Иванович взял ее с собой. Потом родители разыскивали Мишу. В последние годы войны детдом, в котором он находился, был переведен под Москву. Помогла найти мальчика мачеха Петра Алексеевича; когда он вернулся с фронта – забрал Мишу домой. Сам снова пошел на работу. Семья жила материально нелегко: Олимпиада Ивановна много болела, официально не работала. Правда, у нее были золотые руки – она прекрасно рисовала, а также хорошо и со вкусом шила, обшивала всю семью.
Петр и Олимпиада очень любили друг друга. В семье была атмосфера взаимного уважения и любви. Читали вместе книги, выходили вместе на прогулки. Когда собиралась большая семья на даче, Петра просили спеть – у него был чудесный тенор, напоминавший голос Лемешева. Пел многое из репертуара Лемешева, в том числе и оперные арии. Хорошо пел также и муж младшей из сестер Коротковых – Олег Урпин.
В 1961 г. Петр Алексеевич работал в отделе экспертизы управления проектирования и капстроительства Госкомитета Совмина СССР по электронной технике, прошел путь от старшего инженера до главного специалиста.
Михаил Кудрявцев окончил Архитектурный институт.
Кудрявцевы жили в доме в квартире И.И. Короткова №395. Перед капитальным ремонтом дома Петр Алексеевич получил от работы квартиру, и семья переехала на Флотскую улицу. В Доме на набережной осталась семья младшей сестры Алисы и ее мужа Олега Урпина.
Сердце у Петра Алексеевича было неважное, он много болел. 14 апреля 1979 года вышел утром в магазин – и не вернулся. Вышел из дома – и упал: инсульт. Вызванная прохожими скорая отвезла его в больницу. Родные искали его целый день, к вечеру Мишина жена Таня добралась, наконец, до больницы, в которую Петра Алексеевича отвезла утром скорая. Но его уже не было в живых.

Мария Дмитриевна Ковригина родилась 6 июля 1910 года в селе Троицком Катайской волости Камышловского уезда Пермской губернии. Маша была седьмым ребенком в многодетной крестьянской семье. Родители, Дмитрий Васильевич и Варвара Ивановна, были потомственными хлеборобами. Они мечтали о том, чтобы их дети выросли грамотными. В 8 лет Машу отдали в Троицкую четырехлетнюю школу.
Время было уже послереволюционное. С фронта вернулся старший сын Ковригиных Михаил, служивший ротным фельдшером екатеринбургского военного госпиталя, член РСДРП (б). Он возглавил сельскую партийную ячейку. В дальнейшем был избран секретарем Катайского волостного комитета РКП (б) и комиссаром земледелия. Братья Михаил и Семен Ковригины воевали в годы гражданской войны.
Маша активно участвовала в общественной жизни села. В 1922 году окончила Троицкую школу. В 1924 году, после 2 лет учебы в Катайской семилетней школе, вступила в комсомол. По поручению комсомола организовала в родном селе пионерский отряд. Под ее руководством пионеры включились в компанию по ликвидации безграмотности, участвовали в подготовке перевыборов в сельсовет, дежурили в избе-читальне, читали газеты односельчанам, трудились на пришкольном участке.
В мае 1926 года Катайский РК ВЛКСМ направил Марию в город Шадринск на окружные курсы работников детских домов, а по окончании учебы ее назначили председателем бюро юных пионеров. Маша организовала первый в районе пионерский лагерь. Когда Катайский РК ВЛКСМ возглавил ее брат Иван, Машу направили на пионерскую работу в Далматовский район. Но вскоре она заболела и вернулась в родное село, была секретарем комсомольской организации, членом правления с.-х. артели. Мечтала стать агрономом или трактористом.
В конце 1930 года прочитала в газете объявление о приеме на вечернее отделение рабфака Свердловского медицинского института. С рекомендацией Катайского РК ВЛКСМ подала заявление, была принята. Через год, с отличием окончив рабфак, поступила в медицинский институт. Маша выбрала специальность «психотерапия и невропатология». Была комсомольским секретарем курса, потом секретарем Комитета ВЛКСМ института. В декабре 1931 года Мария была принята в члены ВКП (б).
В 1936 году, после окончания института, была распределена в Челябинскую городскую больницу. Вскоре ей было предложено работать в областном отделе здравоохранения. В 1939 году Мария училась в Казанском государственном институте усовершенствования врачей, с отличием окончила курсы. Руководящую работу затем совмещала с работой врача-невропатолога Челябинской горбольницы. С февраля 1940 года М.Д. Ковригина – инструктор, затем руководитель отдела кадров народного образования и здравоохранения Челябинского обкома ВКП (б).
Началась Отечественная война. Ковригина просит послать ее на фронт. Но бюро обкома назначает ее на должность заместителя председателя Челябинского облисполкома по социальным вопросам. Ей доверяют создание эвакогоспиталей, где должны были лечиться тысячи раненых. Мария Дмитриевна организовывала сбор теплых вещей для фронта. Она отвечала за прием и размещение эвакуированных. За первый год войны Челябинская область приняла около 33 тысяч эвакуированных детей. С помощью Ковригиной устраивали в Челябинске детей, оставшихся без родителей, в том числе из блокадного Ленинграда. Не бывавшая в войну в Ленинграде, она получила за спасение эвакуированных ребятишек медаль «За оборону Ленинграда».
О результатах работы Мария Дмитриевна дважды отчитывалась в Совнаркоме РСФСР. В одну из поездок с отчетом в Москву ее пригласил к себе нарком здравоохранения СССР Г.А. Митерев. Оценив в ходе беседы ее деловые и личностные качества, он предложил Ковригиной должность своего заместителя по вопросам охраны здоровья детей и женщин. Она категорически отказывалась, доказывала, что не может оставить работу на Южном Урале, где 64 эвакогоспиталя принимают 22 тысячи раненых со всех фронтов. Но вскоре из Москвы пришла правительственная телеграмма-молния: «Челябинск. Обл. исполком. Ковригиной. Решением правительства вы назначены зам. наркомздрава СССР. Немедленно выезжайте». 
Так в начале сентября 1942 года решением Правительства Мария Дмитриевна Ковригина была назначена заместителем наркома здравоохранения СССР. Она была переведена в Москву и 23 сентября 1942 года приступила к работе в Нарком-здраве СССР. В ее ведении находились два подразделения НКЗ СССР: акушерско-гинекологической помощи женщинам и управление лечебно-профилактической помощью детям. Именно она в дальнейшем добилась подписания указов о материальной помощи многодетным и одиноким матерям, о присвоении званий «Мать-героиня», о награждении орденами «Материнская Слава», медалями материнства.
Поселили ее в Москве, в квартире № 200 по улице Серафимовича. Сюда к ней приехала дочка Таня и подруга и двоюродная сестра Мария Алексеевна Дедюхина, которая вела домашнее хозяйство, выполняла функции секретаря Марии Дмитриевны, помогала воспитывать Таню. В 1944 году после освобождения Литвы стала известна судьба находившейся там семьи ее брата Ивана: он сам погиб в первый же день войны, в ноябре 1943 года скоропостижно скончалась его жена. Осталась девочка Светлана 1932 года рождения, ставшая второй дочкой Марии Дмитриевны.
В 1943 году М.Д. Ковригина была награждена орденом Трудового Красного Знамени, в сентябре 1945 – орденом «Знак почета», в ноябре того же года – медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной Войне 1941-1945 гг.». В 1949 году за выдающиеся заслуги по организации здравоохранения находившихся в годы войны в СССР польских детей Мария Дмитриевна была награждена Командорским крестом ордена «Возрождение Польши».
Огромная работа по здравоохранению выполнялась Марией Дмитриевной в послевоенные годы. В это время она также принимала активное участие в работе общественных организаций. Была делегатом I и II Международных конгрессов женщин, сессий и семинаров Всемирной организации здравоохранения, дипломатической конференции по пересмотру конвенций о защите жертв войны.
В декабре 1950 года Мария Дмитриевна Ковригина была назначена на должность министра здравоохранения РСФСР.
В феврале 1951 года М.Д. Ковригина была выбрана депутатом ВС РСФСР. В октябре 1952 года на XIX съезде партии была избрана членом ЦК КПСС.
В феврале 1953 года М.Д. Ковригина назначена первым заместителем министра здравоохранения СССР, а с марта 1954 до января 1959 годов она – министр здравоохранения СССР.
В феврале 1956 года Ковригина – делегат XX съезда КПСС. Вновь избрана членом ЦК КПСС, что помогло ей реализовать ряд важнейших мероприятий в области здравоохранения. Уже через три месяца после съезда женщинам был увеличен отпуск по беременности и родам с 27 до 112 календарных дней!
Мария Дмитриевна Ковригина дружила с Элеонорой Рузвельт, Индирой Ганди, королевой Бельгии Елизаветой, которую Ковригина сопровождала в поездках по СССР.
Благодаря новому министру страна впервые обратила внимание на экологию, санитарное состояние водоемов, строительство очистных сооружений. Ковригина выступила 7 февраля 1957 года на шестой сессии Верховного Совета СССР с докладом, в котором с большой остротой поставила вопрос о необходимости резкого снижения заболеваемости туберкулезом в стране. В результате она добилась, чтобы больных туберкулезом, вопреки тогдашним нормам, лечили в специальных диспансерах до одного года, чтобы они имели льготы и право на отдельную жилплощадь.
Мария Дмитриевна первая открыто заговорила о вреде ядерных испытаний. Она писала письма руководству страны с жуткими цифрами, говорящими о том, как вредна радиация, как страшно умирают люди от лучевой болезни. После одного из ее выступлений на эту тему на сессии Верховного Совета ее лишили возможности пользоваться данными Госстата. Она пошла на прием к Суслову и доказала, что без таких сведений работать невозможно.
А потом Ковригина обнародовала страшные данные по загрязненности любимого правительственного курорта Сочи. Был грандиозный скандал в ЦК, разбирали ее персональное дело. А еще она замахнулась на оплот номенклатурной медицины – предложила на 490 единиц сократить штат Четвертого управления.
Через месяц Ковригину освободили от занимаемой должности «в связи с переходом на другую работу». Ее назначили на должность директора Ордена Ленина Центрального института усовершенствования врачей МЗ СССР. И здесь она проработала 27 лет – с апреля 1959 года до ухода на пенсию в апреле 1986 года. За эти годы институт приобрел международное значение, стал ведущим учебным и научным центром, был награжден многими орденами и медалями. А самой Марии Дмитриевне в 1960 году за большие заслуги в области народного здравоохранения было присвоено звание заслуженного врача РСФСР.
В 1980 году в Варшаве М.Д. Ковригиной был вручен диплом почетного доктора медицины «Honoris Causa». В эти годы она дважды была награждена орденом Трудового Красного Знамени (1960 г., 1970 г.) и в 1966 г. – орденом Ленина. В 1985 году была издана книга ее воспоминаний «В неоплатном долгу», которую она начала писать еще во время работы в ЦОЛИУВ. В работе над книгой ей очень помогала М.А. Дедюхина. В конце 80-х годов на свои средства издала сборник статей и выступлений за 1943-87 гг. «Дело всей жизни».
После ухода на пенсию в 1986 году М.Д. Ковригина не прерывала связь с коллективом ЦОЛИУВ.
Скончалась Мария Дмитриевна Ковригина 12 марта 1995 года. Похоронена в Москве на Кунцевском кладбище.

Александр Федорович Засядько родился 7.09.1910 г. в поселке Горловка Бахмутского уезда Екатеринославской губернии в семье шахтера. С 1924 г. – ученик слесаря Луганского вагоно-паровозостроительного завода, с 1925 г. – учащийся Изюмской индустриальной школы.
С 1927 г. Александр Федорович Засядько – слесарь шахты №8 (Донецкая область), слесарь-монтер шахты им. ОГПУ в Новошахтинске Азово-Черноморского края.
В 1930 г. Засядько поступил в Донецкий горный институт. После окончания института с 1935 г. он работал главным механиком, помощником главного инженера, главным инженером, директором шахты 10-бис Снежнянского района Сталинской области.
С 1939 г. А.Ф.Засядько – на руководящей работе в Наркомате топливной промышленности СССР: с 1939 г. работает заместителем начальника Главугля, затем начальником комбината «Сталинуголь»; с 1941 г. – начальник комбината «Молотовуголь», с 1942 г. – зам. наркома угольной промышленности СССР. Одновременно с 1942 г. Александр Федорович Засядько – начальник комбината «Тулауголь», начальник комбината «Сталинуголь» с 1943 г. С марта 1946 г. А.Ф. Засядько – зам. министра строительства топливных предприятий СССР, с января 1947 г. – министр угольной промышленности западных районов СССР. С декабря 1948 г. по март 1955 г. – министр угольной промышленности СССР, с марта 1955 г. – зам. министра угольной промышленности СССР. В 1955-56 гг. – начальник комбината» Челябинскуголь». С мая 1957 г. по март 1958 г. – начальник отдела топливной промышленности Госплана СССР – министр СССР. В марте 1958 г. – ноябре 1962 г. Засядько – зам. председателя Совета Министров СССР, одновременно в апреле 1960 г. – ноябре 1962 г. Засядько – председатель Государственного научно-экономического совета Совмина СССР. С марта 1963 г. – персональный пенсионер союзного значения.
А.Ф. Засядько – член Коммунистической партии с 1931 г. В 1947-50 и 1954-60 годах – депутат Верховного Совета СССР (2-6 созывов), в 1952-56 и 1961-63 гг. – член ЦК КПСС. Герой Социалистического Труда (1957). Награжден 5 орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
В доме проживал с семьей в квартире № 494

   Родилась в 1910 г. в Санкт-Петербурге, еврейка, из мещан, б/п, образование высшее, начальник отдела в Министерстве автотранспортной промышленности СССР. Жила в Москве: ул. Серафимовича, д. 2 (Дом Правительства), кв.147.
Арестована 23 мая 1950 г. Приговорена к расстрелу 23 ноября 1950 г. ВК ВС СССР по обвинению в участии в к.-р. организации. Расстреляна 24 ноября 1950 г. Реабилитирована 8 октября 1955 г. ВКВС СССР.

         Расстрельные списки. Москва 1935–1953. Донское кладбище (Донской крематорий). Книга памяти жертв политических репрессий. – Москва, Общество «Мемориал» – Издательство «Звенья», 2005

Биография моей мамы необычна и удивительна. Особенно в первой половине её жизни. Она родилась 25 сентября 1909 года, когда её родители были на нелегальном положении как участники вооружённых восстаний в Красноярске в 1905 и во Владивостоке в 1907 годах. После первого из них её отец – Борис Захарович Шумяцкий (мой Дед), один из руководителей восставших, был арестован и ожидал смертного приговора. Однако ему удалось бежать, и в дальнейшем супруги Шумяцкие вели подпольную работу в разных частях Российской Империи, в Китае (Харбин), а с 1911 по 1913 годы, спасаясь от преследований полиции, провели вместе с моей мамой в Аргентине.
Всё детство моя мама моталась с родителями по конспиративным квартирам. На корабле в Аргентину, соблюдая конспирацию, Дед ехал отдельно от жены и дочери, был им как бы чужой. У Лии Исаевны Шумяцкой (моей бабушки – Бабы, как я её называл) были документы какой-то знатной дамы.
Во время Октябрьской революции Б.З. Шумяцкий стал руководителем большевиков Сибири и Дальнего Востока, Председателем ЦЕНТРОСИБИРИ, Премьер-министром Дальневосточной Республики, организатором Монгольской Народной Республики и Бурят-Монгольской АССР, а затем послом РСФСР (СССР) в Персии. На своем последнем посту он руководил кинематографией и кинопромышленностью СССР. В этом качестве он получил взамен своей кооперативной квартиры квартиру в Доме на Набережной, в которой у моей мамы и её семьи была комната.
Во время гражданской войны мама ребенком участвовала в работе подпольщиков в Бийске, где у Бабы была конспиративная квартира. Там прятались документы и полиграфическое оборудование подпольщиков. Однажды, когда в доме Бабы был обыск, мама увидела через окно, что к ним идёт связной. Она отпросилась у обыскивающих квартиру погулять во дворе, выбежала навстречу связному и запела: «К нам нельзя, у нас обыск». Он услышал и прошел мимо.
Мама до конца своих дней придерживалась большевистских убеждений. А то ужасное, что происходило со страной и семьёй, она считала либо необходимостью, либо ошибкой отдельных лиц. Видимо, по-другому и быть не могло. Дед, один из участников и организаторов свержения монархии в России, активный участник построения новой государственности, был очень яркой фигурой. Всё, что делали её родители, мама считала справедливым и единственно верным.
В январе 1924 года в Тегеран, где Б.З. Шумяцкий был послом РСФСР, пришло известие о смерти Ленина. Мама – ученица Русско-персидской школы – организовала в центре персидской столицы траурную демонстрацию. Был скандал. Деду пришлось с первой оказией выслать маму из Персии. Он отправил её в семью своего товарища по сибирскому и петроградскому подполью 1917 года Я.М. Свердлова, умершего около 5 лет до того, поручив маму заботам его вдовы Клавдии Тимофеевны Новгородцевой (Свердловой). Там она познакомилась и с детьми Свердловых, один из которых, Андрей (ему на рубеже 30-х годов очень помог Дед, когда он попал в беду), мучил её сестру, Екатерину Шумяцкую, на Лубянке в 1951 году.
Мама принимала участие в создании Всесоюзной пионерской организации, и у неё есть даже какая-то публикация: брошюра на эту тему. Окончив среднюю школу, мама поступала в Горную академию в Ленинграде, а закончила она Московский институт цветных металлов и золота с редкой специальностью: инженер-металлург – обогатитель.
Я родился в каком-то привилегированном роддоме имени Клары Цеткин в воскресение 04.04.1937 года под утро. Отец – Шапиро Лазарь Матвеевич – Председатель ЦК профсоюза пожарной охраны СССР – принёс маме букет роз и оттуда поехал в Гнездниковский переулок к Деду. «Мы с Норой решили назвать мальчика в честь Вас – Борисом», – сказал он. На что будто бы Дед ответил: «Пусть он будет Борисом Шумяцким. Ведь меня скоро не будет». Деду едва исполнилось 50 лет. Он был здоров.
Отец так и сделал. Он записал меня в метрику так, как просил Дед, а при её оформлении мне в отчество воткнули лишнюю букву – мягкий знак. И стал я официально «Лазарьевичем». Так мне потом и записали в паспорт. А в других документах, таких, как разные дипломы, я записан по-русски грамотно – Лазаревичем.
Из родильного дома нас с мамой отец привёз в квартиру Деда и Бабы в Доме на Набережной, где мы жили практически до конца лета, выезжая на выходные, когда мог Дед, в Морозовку, загородную казённую квартиру в Льялове по Ленинградскому шоссе. В доме Деда и Бабы меня положили на огромную тахту, которая была укрыта спускавшимся по стене от потолка ковром персидской династии Каджаров, привезённым из Тегерана. Он стал первым, осваиваемым мною жизненным пространством. А в квартиру моих родителей на Гоголевском бульваре, дом 29 кв.44, мы переехали, когда кто-то из друзей отца предупредил его о готовящемся аресте Деда.
Бориса Захаровича Шумяцкого и его жену Лию Исаевну – родителей моей мамы – арестовали 17 января 1938 года, а восемь месяцев спустя был арестован мой отец – Лазарь Матвеевич Шапиро. Маме, не завершив учёбу, пришлось идти работать в институт «ГИРЕДМЕТ» и продолжать учиться без отрыва от производства, как это тогда называлось. Сразу же началась сейчас не представимая жизнь без прав, без достаточных средств существования и необходимостью носить передачи по тюрьмам, при этом продолжая работать, чтобы содержать меня грудного и сестру-школьницу.
Оставшейся без защиты во враждебном социуме, совершенно измученной свалившимися на неё трудностями, маме не удалось спастись от сослуживца-насильника. Защиты ей было искать негде. В феврале 1940 года у неё от него родился сын – Андрей.
Диплом мама получила в 1939 году, и теперь он хранится у меня. Её утвердили на ставке инженера Обогатительной лаборатории института «ГИРЕДМЕТ», где она проработала до войны. Оттуда её направили работать на Урал техноруком обогатительной фабрики «Гумбейредмет», которая производила вольфрамомолибденовый концентрат, используемый как добавка при производстве высоколегированных сталей (броня и пр.). В середине 1950-х годов я работал с ней на одном заводе. У мамы была репутация очень квалифицированного инженера. Она работала мастером гидрометаллургического отделения. Обогащала серебряный концентрат, и производительность её технологий была, как говорили коллеги, раза в полтора выше, чем у других.
19 октября 1940 года у моей мамы прибавилось иждивенцев. Особое Совещание при НКВД СССР приговорило ее мать к 2 годам 9 месяцам заключения, т.е. на тот срок, который она уже провела в тюрьме. Мягкость приговора объяснялась тем, что моя Баба была смертельно больна. Ее отправили из тюремной больницы помирать дома. Маме позвонили и предложили её забрать. Отец, незадолго до этого также выпущенный из тюрьмы, на руках внёс Бабу на 5-й этаж нашего дома в квартиру 44 дома 29 по Гоголевскому бульвару. Среди бумаг, которые ей выдали при освобождении, была справка. Она стала основанием для получения общегражданского паспорта, в котором была запись «Паспорт выдан на основе комиссационной справки Бутырской тюрьмы». С ним она, уже будучи реабилитированной и восстановленной в КПСС со стажем с 1905 года, умерла 16 ноября 1957 года. Жаль, нам не удалось его сохранить. А до реабилитации она не получала даже копеечной общегражданской пенсии.
В эвакуации мама с тремя иждивенцами (мать и два сына; муж и сестра были на фронте) с раннего утра до позднего вечера проводила на фабрике, дети были в саду и яслях, «хозяйство» вела Л.И. Шумяцкая. Помню такой случай. Вернувшись как-то из детского сада, я в который уже раз передал маме требование воспитательницы остричь меня, уж больно я зарос. У нашей соседки была механическая машинка для стрижки волос, но она потребовала полулитровую банку пшена, чтобы остричь меня. Мама в слезах вернулась от неё, взяла ножницы и плача стала меня стричь наголо. Назавтра я пришёл в сад с пёстрой клокастой головой и, пока не оброс, подвергался насмешкам и издевательствам. Мама очень меня жалела, а я понимал, что и она страдает.
Зимой 1942-43 годов мама попала в беду по милости добрых советских людей, практически за то, что она и её сотрудницы внесли важный вклад в победу Красной Армии в битве на Курской дуге. Тогда появилось предложение снабжать снаряды пушечных орудий танка Т-34 высоколегированными наконечниками (на основе вольфрамомолибденовых добавок), обеспечившими прошивание брони немецких танков «Тигр». Это потребовало резкого, буквально на порядок, увеличения плана производства вольфрамомолибденового концентрата. Что и было выполнено. Но на мамином заводе не хватало тары – мешков для того, чтобы доставить концентрат на Металлургический комбинат в Челябинск по железной дороге. Мать с одной из своих подчинённых поставила на детские санки бочку соды, взяла полулитровую банку, и они потащили её по посёлку в жуткий уральский мороз, предлагая обмен банки соды на мешок. Они набрали необходимое количество тары, загрузили её концентратом и на санках оттащили это на станцию. Задание было выполнено. А через некоторое время появился следователь прокуратуры из Челябинска. Кто-то стукнул, что мама разбазарила казённое имущество – бочку соды. Я помню, как мама ходила чёрная и по вечерам практически безостановочно курила и шепталась с Бабой. Кажется, они думали, что это продолжение того ужасного, что свалилось на семью в 38 году. По посёлку шли допросы. Допрашивали и маму. А потом из Москвы пришла благодарность Верховного за выполнение важнейшего правительственного задания. Следователь уехал. А я помню, как рыдала мама, рассказывая Бабе об этом, потрясая какими-то бумажками. Так она рыдала при нас два раза. Второй раз осенью того же года, когда нам с ней пришел денежный перевод с фронта: перевели деньги по завещанию. Баба её успокаивала, говорила, что это может быть ошибка. Но мама знала, что моего отца больше нет. А вскоре пришла похоронка – сообщение о том, что мой отец – капитан Шапиро Лазарь Матвеевич – погиб.
На фабрике и в посёлке мама была очень уважаемым человеком и до отъезда в Москву, как я, дошкольник, мог судить, всё было тихо. У нас был огород, баба выращивала картошку и зелень. Мы были сыты. Незабываемым для меня потрясением стало событие уже в Москве, когда по недоразумению меня дико избил сосед-подполковник, недавно демобилизованный, а когда я с рёвом пришел домой, мама повела меня к нему, чтобы я, ещё не умытый, весь в крови, извинялся. Мама поступила так для того, чтобы сосед испугался содеянного и не «стукнул». Каким это было потрясением для неё? Сейчас это мне указывает на меру ощущаемого ею тогда бесправия и беззащитности, в которой мы тогда жили.
В Москве мама работала в Министерстве цветной металлургии, куда её вызвали из эвакуации. Приехали мы втроём: мама, Андрей и я, а Баба осталась на Гумбейке. Чтобы уменьшить тогда копеечные расходы на оплату квартиры, мама пустила в нашу квартиру на Гоголевском бульваре свою двоюродную сестру – тётю Иду, и она, получив командировку в МВД, где она тогда работала в столовой, на поездку на Урал за своей тётей, привезла мою Бабу в Москву.
Когда в Москве к концу 1940-х годов начались гонения на евреев, маму уволили из Министерства по сокращению штатов, и некоторое время она была безработной. Семья жила на мою пенсию за погибшего на фронте отца и небольшую, чуть больше моей пенсии, зарплату вернувшейся с войны сестры мамы Кати – корректора в газете «Известия». Куда и кому только мама не писала, куда только не ходила. На работу её не брали. Теперь я понимаю, что на ней висела та же 58-я статья УК РСФСР, с которой я прожил до декабря 2004 года. И нужно было какое то высокое вмешательство. Отчаявшись, мама написала письмо Самому. Видимо, оттуда в Министерство цветной металлургии пришло распоряжение, и маму определили работать мастером Гидрометаллургического цеха Московского завода вторичных драгоценных металлов (ВДМ). Эту аббревиатуру у нас дома расшифровывали: «весьма доходное место». Мамина зарплата едва превышала 1000 рублей. Когда же я в 1954 году поступил на этот же завод после окончания школы учеником револьверщика, мне платили 280 рублей в месяц, а перестав быть учеником, я зарабатывал примерно ту же тысячу или чуть меньше. Как я уже говорил, мама была высококлассным специалистом. Очень скоро гидрометаллургический цех, до того почти провальный, стал передовым. Его работникам – сдельщикам – стали хорошо платить и регулярно давать премию за экономию драгметаллов, как и маме. Работники цеха маму признали и полюбили. А их лидер – бригадир Лида Горбач – уйдя на пенсию, во второй половине 1960-х годов подрабатывала у нас, нянчась с моим сыном.
Уйдя на пенсию и боясь, что печатные работы её отца пропадут, мама начала их собирать, находя в библиотеках и переписывая от руки, а некоторые потом печатала одним пальцем на портативной машинке, раздавая интересующимся. Последние возникали регулярно, то монголы, то киношники, то историки.
Реабилитация в нашей семье продолжалась ровно полвека. Она началась в мае 1954 года, когда Президиум Верховного Совета СССР по представлению завода ВДМ наградил маму медалью «За трудовую доблесть», а закончилась в декабре 2004 года, когда убитому на фронте отцу – Лазарю Матвеевичу Шапиро – и его сыновьям Вадиму и мне прокуратура г. Москвы выдала справки о реабилитации. Это потребовалось для того, чтобы написать имя погибшего на фронте отца на семейном памятнике на Новодевичьем кладбище в Москве. Ведь такой записи нет ни в Любавичах Смоленской области, где отца не стало и где его похоронили фронтовые товарищи, ни в Рудне Смоленской области, куда, как утверждают работники местного военкомата, он был перезахоронен.
Процесс реабилитации фактически ещё не закончен. Семье не вернули незаконно, согласно актам реабилитации, присвоенное государством имущество. А буквально через год после моей реабилитации, одну из незаконно изъятых у моей семьи вещей – коронационный ковёр шахов персидской династии Каджаров, площадью около 12 кв. м., включавший изображения всех правителей Ирана до ХХ века, как свою собственность показывал на выставке один из московских музеев. Я об этом написал статью в журнале «Наше наследие» № 78 за 2006 год. Видимо, эту реабилитацию придётся завершать моим детям, а то и внукам.
Мама умерла 13 апреля 1985 года и похоронена на Новодевичьем кладбище в Москве рядом со своей матерью – Лией Исаевной Шумяцкой (1889-1957). Моя бабушка похоронена там по решению ЦК правящей в СССР партии, с условием, что памятник будет использован как символическая могила (кенотаф) её мужа, Бориса Захаровича Шумяцкого (1986-1938), с указанием фальшивой даты его смерти (1943 г., чтобы скрыть фактическую дату его казни на Лубянке). Этот памятник стал и кенотафом моего отца, Шапиро Лазаря Матвеевича (1903-1943) – капитана Красной Армии, запмполита 1079-го полка 312-й стрелковой дивизии, погибшего на фронте. Там, где он был похоронен в братской могиле и перезахоронен в Рудне, как нам сообщили в официальной справке Руднянского военкомата, с 1965 года по 2003 год мы его могилы не нашли. И в 2005 году сделали его символическую могилу, как и Деду, на Новодевичьем кладбище, выбив на памятнике соответствующую надпись рядом с именем его жены – моей мамы.

Борис Шумяцкий, октябрь 2009 г.

Яков Григорьевич Штык родился в городе Старая Русса в семье кустаря – отец был портным. В 1924 году 15-летний Яков вступает в комсомол, ведет большую работу среди молодежи.
Была у юноши заветная мечта – связать свою жизнь с морем. Он грезил морем, кораблями, жизнью моряка. И мечта его осуществилась – в 1925 году Губком комсомола направляет его в военно-морское подготовительное училище. Там он проучился 3 года. Однако по семейным обстоятельствам Яков был вынужден оставить училище и поступить работать на ленинградский судостроительный завод имени Марти. На заводе Яков работал токарем и возглавлял культсектор комитета ВЛКСМ до 1930 года. Здесь же в 1930 году заводской партийной организацией Яков Григорьевич Штык был принят в ряды партии.
В 1932 году по специальному набору ЦК ВКП(б) он направляется в Высшее военно-морское инженерное училище имени Дзержинского и оканчивает его в 1937 году с дипломом первой степени, по специальности инженера-кораблестрои-теля. Юношеская мечта осуществилась, и молодой специалист снова возвращается на завод, но уже в качестве высококвалифицированного инженера. С 1937 года Яков Григорьевич работает на ответственной должности военпреда на Балтийском судостроительном заводе имени Серго Орджоникидзе.
В августе 1938 года Я.Г. Штык был откомандирован на работу в Управление Делами Совнаркома СССР. Особенно упорно и напряженно Яков Григорьевич работал в годы Отечественной войны, отдавая все свои силы и знания делу строительства боевых кораблей Военно-Морского Флота.
За свою работу Яков Григорьевич Штык был награжден орденом «Знак почета» и медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Москвы», а в 1945 году представлен за долголетнюю и безупречную службу в военно-морском флоте (более 15 лет) к награждению орденом «Красная Звезда».
28 апреля 1945 года трагическая катастрофа оборвала жизнь молодого офицера, инженер-капитана 2 ранга Якова Григорьевича Штык, погибшего при исполнении служебных обязанностей. Он был похоронен на Ново-Девичьем кладбище.

Галина Григорьевна Штык (в девичестве Ушакова) родилась 16 апреля 1909 года в городе Старая Русса. До 1939 года она жила, училась и работала в Ленинграде. В 1931 году вышла замуж за Якова Григорьевича Штык (1909-1945). Вскоре у них родилась первая дочь – Ирина.
В августе 1938 года Я.Г. Штык был откомандирован на работу в Управление Делами Совнаркома СССР. Семья переезжает в Москву. В 1939 году родилась вторая дочь – Людмила.
В апреле 1945 года Яков Григорьевич трагически погиб при исполнении служебных обязанностей.
Галина Григорьевна осталась одна с двумя детьми. После гибели мужа необходимо было кормить семью, и она стала преподавать на курсах кройки и шитья имени Н.К. Крупской. Параллельно она вела такие же кружки в нашем доме, а также в Большом театре.
Галина Григорьевна была членом ВКП(б), в течение 10 лет являлась секретарем партийной организации на своей основной работе.
В 1968 году в семье появилась внучка, и Галина Григорьевна ушла на пенсию.
Галина Григорьевна Штык умерла 5 апреля 1984 года и была похоронена вместе с мужем на Ново-Девичьем кладбище в Москве.

Дочь Людмила Яковлевна Богатова

Эсфирь Михайловна родилась 23 января 1909 года в Астрахани, в семье мастера по выделке икры и рыбных изделий. Эсфирь была младшей из троих детей. Мать, Евгения Абрамовна, была домохозяйкой, растила детей. В годы гражданской войны в 17 лет пропал без вести ее единственный сын.
После окончания школы Эсфирь освоила профессию бухгалтера, работала в Главке рыбной промышленности в Астрахани. В конце 20-х – начале 30-х годов на работу в Астраханский Главк на должность начальника Главка направляют Ивана Андреевича Шередека, который вскоре стал мужем Эсфири. Через несколько лет Ивана Андреевича направляют на работу в Мурманск. С ним уезжают жена и ее мать, отец Эсфири к тому времени уже умер.
В 1935 году в семье Шередека родилась дочка Наташа. В 1937 году Иван Андреевич был назначен зам. наркома пищевой промышленности. Семья из Мурманска переехала в Москву. Поселились в 2-х комнатах коммунальной квартиры № 410 в 21-м подъезде.
В январе 1939 из Наркомата пищевой промышленности выделился Наркомат рыбной промышленности.
Первым наркомом была назначена Полина Семеновна Жемчужина, жена В.М. Молотова. И.А. Шередека стал заместителем наркома. Семья Шередека переехала в отдельную квартиру № 369 в 19-м подъезде. Эсфирь Михайловна все время продолжала работать, была бухгалтером в Главке. В 1941 году за месяц до начала войны уволилась с работы – у Наташи было малокровие, и решили поехать в Бесарабию, на фрукты. Не успели…
Наркомат рыбной промышленности был эвакуирован в Астрахань. Плыли на пароходе. Эсфирь Михайловна взяла с собой семью своей родной сестры, актрисы. И снова они оказались в родном городе. Эсфирь Михайловна и ее сестра пошли работать в госпиталь, часто работали и ночами.
Во время войны в западных областях из-за военных действий и оккупации промышленный лов рыбы практически прекратился. Поэтому на пределе работали предприятия рыбной промышленности Дальнего Востока, снабжая армию рыбными продуктами. И Иван Андреевич в основном в первые годы войны находился на Дальнем Востоке, только временами приезжая в Астрахань.
Когда стали бомбить Сталинград, семьи руководителей были отправлены по Волге пароходом в леспромхоз под Саратовым. Вскоре предложили выгрузиться в Сталинграде – Волга была заминирована. С огромным трудом упросили вернуться в Астрахань, что и произошло – в сопровождении тральщика. Пароход был замаскирован ветками, ночью выгружались на берег, детей укладывали спать и закидывали ветками. Кругом горели баржи, в небе – самолеты, летевшие бомбить Астрахань. Связи с Иваном Андреевичем практически не было. Ему сообщили, что семья погибла. Когда на месте выяснили, что это не так, Эсфири Михайловне дали пропуск на въезд в Москву, и семья летом 1942 года вернулась в Дом Правительства.
Наташа в 1943 году пошла в школу. Эсфирь Михайловне стала работать в родительском комитете 19-й школы. Она уходила из дома на целый день. Члены родительского комитета ходили по квартирам учеников, собирала деньги для помощи нуждавшимся, просто помогали семьям. В дальнейшем она получила 2 медали – в связи с работой в школе.
В 1946 году Ивана Андреевича направили в Германию, и они с женой уехали на год. В Германии Эсфирь Михайловна официально не работала, но так как хорошо знала немецкий язык, то помогала сотрудникам с переводами.
В 1947 году родился младший брат Наташи – Андрей.
А в 1949-м пришло в семью несчастье – был арестован Иван Андреевич. Сначала его сняли с должности зам. наркома рыбной промышленности, назначили на другую должность. Предложили переехать в дом 11 по Большой Калужской. Забрали его весной в Ленинграде, где он был в командировке. А в доме на Калужской ночью начался обыск и длился сутки. Опечатали одну комнату и описали все имущество. Год шло следствие, Эсфирь Михайловна каждый день ходила на Лубянку. Ни денег ни накоплений не было. Мать Эсфири Михайловны отдала дочери кулон, с которым никогда не расставалась – в нем хранилась фотография ее мужа и отца Эсфири Михайловны. Фотографию вынули, а кулон продали.
В 1950 году Иван Андреевич Шередека был осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей, отправлен в Инту. Эсфирь Михайловна из-под Москвы отправляла мужу в лагерь посылки (в московских почтовых отделениях таких посылок не принимали). Когда пришло первое письмо из лагеря – все вместе его читали. Потом бабушка Евгения Абрамовна вышла погулять с трехлетним Андрюшей, вернулась – и умерла, не выдержало сердце.
С Большой Калужской семью переселили в Мерзляковский переулок, в 2 комнаты коммунальной квартиры. Там было печное отопление, нужно было покупать дрова. Эсфирь Михайловна пыталась устроиться на работу, но никуда ее не брали. Она очень боялась, что ее арестуют, а Наташу с Андрюшей отправят в детские дома.
Перестали приходить письма от Ивана Андреевича. В это время его привезли в Москву, снова велось следствие, он сидел в Лефортовской тюрьме. На следствии, как и раньше, до отправки Шередека в Инту, из Ивана Андреевича выбивали показания на арестованную Полину Семеновну Жемчужину. У нее были хорошие, дружеские отношения со своим заместителем, И.А. Шередека с женой бывали у Молотовых в гостях на даче. И вот теперь дело Шередека снова рассматривалось органами в связи с делом Жемчужины. Показаний на Жемчужину от Ивана Андреевича снова не получили, и по окончанию следствия он был отправлен во Владимир, в тюрьму особого режима.
После смерти Сталина П.С. Жемчужина была освобождена. Кто-то позвонил Эсфири Михайловне по телефону и по просьбе Полины Семеновны передал ее слова: «Иван Андреевич Вас очень любит».
Вскоре Шередека привезли из Владимира на Лубянку, через 3 дня вызвали, предложили сесть и зачитали решение, что он освобожден по амнистии. Усадили в машину и привезли в Мерзляковский переулок.
В это лето Наташа кончила школу и поступала в институт, готовилась к экзаменам, сидя дома. Мама в этот день дежурила по квартире, мыла лестницу. Вдруг Наташа услышала ее крик. Эсфирь Михайловна почувствовала, что кто-то подошел ко входной двери, открыла ее – за дверью стоял Иван Андреевич. Потом, вспоминает Наташа, сидели втроем и ревели.
В дальнейшем Ивана Андреевича реабилитировали. В 1955-м дали квартиру на Фрунзенской набережной. Шередека работал в той же системе. Эсфирь Михайловна не работала, перенесла – еще на Мерзляковском, после возвращения мужа, – тяжелую операцию (надо было бы оперироваться раньше, но боялась, что умрет, а детей заберут в детдома). Много времени проводила с Андреем – у него с 11 лет развивался сахарный диабет. Он блестяще кончил школу и затем МИМО. Наташа «испортила» ему анкету, помешала поехать работать за границей – вышла замуж за француза. За несколько лет до смерти Эсфирь Михайловна пережила тяжелое горе – умер Андрей в возрасте 46 лет.
Последние 4 года Эсфирь Михайловна прожила у дочери. Умерла она 3 апреля 1997 года.

По рассказу дочери – Натальи Ивановны