Александр Федорович Засядько родился 7.09.1910 г. в поселке Горловка Бахмутского уезда Екатеринославской губернии в семье шахтера. С 1924 г. – ученик слесаря Луганского вагоно-паровозостроительного завода, с 1925 г. – учащийся Изюмской индустриальной школы.
С 1927 г. Александр Федорович Засядько – слесарь шахты №8 (Донецкая область), слесарь-монтер шахты им. ОГПУ в Новошахтинске Азово-Черноморского края.
В 1930 г. Засядько поступил в Донецкий горный институт. После окончания института с 1935 г. он работал главным механиком, помощником главного инженера, главным инженером, директором шахты 10-бис Снежнянского района Сталинской области.
С 1939 г. А.Ф.Засядько – на руководящей работе в Наркомате топливной промышленности СССР: с 1939 г. работает заместителем начальника Главугля, затем начальником комбината «Сталинуголь»; с 1941 г. – начальник комбината «Молотовуголь», с 1942 г. – зам. наркома угольной промышленности СССР. Одновременно с 1942 г. Александр Федорович Засядько – начальник комбината «Тулауголь», начальник комбината «Сталинуголь» с 1943 г. С марта 1946 г. А.Ф. Засядько – зам. министра строительства топливных предприятий СССР, с января 1947 г. – министр угольной промышленности западных районов СССР. С декабря 1948 г. по март 1955 г. – министр угольной промышленности СССР, с марта 1955 г. – зам. министра угольной промышленности СССР. В 1955-56 гг. – начальник комбината» Челябинскуголь». С мая 1957 г. по март 1958 г. – начальник отдела топливной промышленности Госплана СССР – министр СССР. В марте 1958 г. – ноябре 1962 г. Засядько – зам. председателя Совета Министров СССР, одновременно в апреле 1960 г. – ноябре 1962 г. Засядько – председатель Государственного научно-экономического совета Совмина СССР. С марта 1963 г. – персональный пенсионер союзного значения.
А.Ф. Засядько – член Коммунистической партии с 1931 г. В 1947-50 и 1954-60 годах – депутат Верховного Совета СССР (2-6 созывов), в 1952-56 и 1961-63 гг. – член ЦК КПСС. Герой Социалистического Труда (1957). Награжден 5 орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.
В доме проживал с семьей в квартире № 494

   Родилась в 1910 г. в Санкт-Петербурге, еврейка, из мещан, б/п, образование высшее, начальник отдела в Министерстве автотранспортной промышленности СССР. Жила в Москве: ул. Серафимовича, д. 2 (Дом Правительства), кв.147.
Арестована 23 мая 1950 г. Приговорена к расстрелу 23 ноября 1950 г. ВК ВС СССР по обвинению в участии в к.-р. организации. Расстреляна 24 ноября 1950 г. Реабилитирована 8 октября 1955 г. ВКВС СССР.

         Расстрельные списки. Москва 1935–1953. Донское кладбище (Донской крематорий). Книга памяти жертв политических репрессий. – Москва, Общество «Мемориал» – Издательство «Звенья», 2005

Биография моей мамы необычна и удивительна. Особенно в первой половине её жизни. Она родилась 25 сентября 1909 года, когда её родители были на нелегальном положении как участники вооружённых восстаний в Красноярске в 1905 и во Владивостоке в 1907 годах. После первого из них её отец – Борис Захарович Шумяцкий (мой Дед), один из руководителей восставших, был арестован и ожидал смертного приговора. Однако ему удалось бежать, и в дальнейшем супруги Шумяцкие вели подпольную работу в разных частях Российской Империи, в Китае (Харбин), а с 1911 по 1913 годы, спасаясь от преследований полиции, провели вместе с моей мамой в Аргентине.
Всё детство моя мама моталась с родителями по конспиративным квартирам. На корабле в Аргентину, соблюдая конспирацию, Дед ехал отдельно от жены и дочери, был им как бы чужой. У Лии Исаевны Шумяцкой (моей бабушки – Бабы, как я её называл) были документы какой-то знатной дамы.
Во время Октябрьской революции Б.З. Шумяцкий стал руководителем большевиков Сибири и Дальнего Востока, Председателем ЦЕНТРОСИБИРИ, Премьер-министром Дальневосточной Республики, организатором Монгольской Народной Республики и Бурят-Монгольской АССР, а затем послом РСФСР (СССР) в Персии. На своем последнем посту он руководил кинематографией и кинопромышленностью СССР. В этом качестве он получил взамен своей кооперативной квартиры квартиру в Доме на Набережной, в которой у моей мамы и её семьи была комната.
Во время гражданской войны мама ребенком участвовала в работе подпольщиков в Бийске, где у Бабы была конспиративная квартира. Там прятались документы и полиграфическое оборудование подпольщиков. Однажды, когда в доме Бабы был обыск, мама увидела через окно, что к ним идёт связной. Она отпросилась у обыскивающих квартиру погулять во дворе, выбежала навстречу связному и запела: «К нам нельзя, у нас обыск». Он услышал и прошел мимо.
Мама до конца своих дней придерживалась большевистских убеждений. А то ужасное, что происходило со страной и семьёй, она считала либо необходимостью, либо ошибкой отдельных лиц. Видимо, по-другому и быть не могло. Дед, один из участников и организаторов свержения монархии в России, активный участник построения новой государственности, был очень яркой фигурой. Всё, что делали её родители, мама считала справедливым и единственно верным.
В январе 1924 года в Тегеран, где Б.З. Шумяцкий был послом РСФСР, пришло известие о смерти Ленина. Мама – ученица Русско-персидской школы – организовала в центре персидской столицы траурную демонстрацию. Был скандал. Деду пришлось с первой оказией выслать маму из Персии. Он отправил её в семью своего товарища по сибирскому и петроградскому подполью 1917 года Я.М. Свердлова, умершего около 5 лет до того, поручив маму заботам его вдовы Клавдии Тимофеевны Новгородцевой (Свердловой). Там она познакомилась и с детьми Свердловых, один из которых, Андрей (ему на рубеже 30-х годов очень помог Дед, когда он попал в беду), мучил её сестру, Екатерину Шумяцкую, на Лубянке в 1951 году.
Мама принимала участие в создании Всесоюзной пионерской организации, и у неё есть даже какая-то публикация: брошюра на эту тему. Окончив среднюю школу, мама поступала в Горную академию в Ленинграде, а закончила она Московский институт цветных металлов и золота с редкой специальностью: инженер-металлург – обогатитель.
Я родился в каком-то привилегированном роддоме имени Клары Цеткин в воскресение 04.04.1937 года под утро. Отец – Шапиро Лазарь Матвеевич – Председатель ЦК профсоюза пожарной охраны СССР – принёс маме букет роз и оттуда поехал в Гнездниковский переулок к Деду. «Мы с Норой решили назвать мальчика в честь Вас – Борисом», – сказал он. На что будто бы Дед ответил: «Пусть он будет Борисом Шумяцким. Ведь меня скоро не будет». Деду едва исполнилось 50 лет. Он был здоров.
Отец так и сделал. Он записал меня в метрику так, как просил Дед, а при её оформлении мне в отчество воткнули лишнюю букву – мягкий знак. И стал я официально «Лазарьевичем». Так мне потом и записали в паспорт. А в других документах, таких, как разные дипломы, я записан по-русски грамотно – Лазаревичем.
Из родильного дома нас с мамой отец привёз в квартиру Деда и Бабы в Доме на Набережной, где мы жили практически до конца лета, выезжая на выходные, когда мог Дед, в Морозовку, загородную казённую квартиру в Льялове по Ленинградскому шоссе. В доме Деда и Бабы меня положили на огромную тахту, которая была укрыта спускавшимся по стене от потолка ковром персидской династии Каджаров, привезённым из Тегерана. Он стал первым, осваиваемым мною жизненным пространством. А в квартиру моих родителей на Гоголевском бульваре, дом 29 кв.44, мы переехали, когда кто-то из друзей отца предупредил его о готовящемся аресте Деда.
Бориса Захаровича Шумяцкого и его жену Лию Исаевну – родителей моей мамы – арестовали 17 января 1938 года, а восемь месяцев спустя был арестован мой отец – Лазарь Матвеевич Шапиро. Маме, не завершив учёбу, пришлось идти работать в институт «ГИРЕДМЕТ» и продолжать учиться без отрыва от производства, как это тогда называлось. Сразу же началась сейчас не представимая жизнь без прав, без достаточных средств существования и необходимостью носить передачи по тюрьмам, при этом продолжая работать, чтобы содержать меня грудного и сестру-школьницу.
Оставшейся без защиты во враждебном социуме, совершенно измученной свалившимися на неё трудностями, маме не удалось спастись от сослуживца-насильника. Защиты ей было искать негде. В феврале 1940 года у неё от него родился сын – Андрей.
Диплом мама получила в 1939 году, и теперь он хранится у меня. Её утвердили на ставке инженера Обогатительной лаборатории института «ГИРЕДМЕТ», где она проработала до войны. Оттуда её направили работать на Урал техноруком обогатительной фабрики «Гумбейредмет», которая производила вольфрамомолибденовый концентрат, используемый как добавка при производстве высоколегированных сталей (броня и пр.). В середине 1950-х годов я работал с ней на одном заводе. У мамы была репутация очень квалифицированного инженера. Она работала мастером гидрометаллургического отделения. Обогащала серебряный концентрат, и производительность её технологий была, как говорили коллеги, раза в полтора выше, чем у других.
19 октября 1940 года у моей мамы прибавилось иждивенцев. Особое Совещание при НКВД СССР приговорило ее мать к 2 годам 9 месяцам заключения, т.е. на тот срок, который она уже провела в тюрьме. Мягкость приговора объяснялась тем, что моя Баба была смертельно больна. Ее отправили из тюремной больницы помирать дома. Маме позвонили и предложили её забрать. Отец, незадолго до этого также выпущенный из тюрьмы, на руках внёс Бабу на 5-й этаж нашего дома в квартиру 44 дома 29 по Гоголевскому бульвару. Среди бумаг, которые ей выдали при освобождении, была справка. Она стала основанием для получения общегражданского паспорта, в котором была запись «Паспорт выдан на основе комиссационной справки Бутырской тюрьмы». С ним она, уже будучи реабилитированной и восстановленной в КПСС со стажем с 1905 года, умерла 16 ноября 1957 года. Жаль, нам не удалось его сохранить. А до реабилитации она не получала даже копеечной общегражданской пенсии.
В эвакуации мама с тремя иждивенцами (мать и два сына; муж и сестра были на фронте) с раннего утра до позднего вечера проводила на фабрике, дети были в саду и яслях, «хозяйство» вела Л.И. Шумяцкая. Помню такой случай. Вернувшись как-то из детского сада, я в который уже раз передал маме требование воспитательницы остричь меня, уж больно я зарос. У нашей соседки была механическая машинка для стрижки волос, но она потребовала полулитровую банку пшена, чтобы остричь меня. Мама в слезах вернулась от неё, взяла ножницы и плача стала меня стричь наголо. Назавтра я пришёл в сад с пёстрой клокастой головой и, пока не оброс, подвергался насмешкам и издевательствам. Мама очень меня жалела, а я понимал, что и она страдает.
Зимой 1942-43 годов мама попала в беду по милости добрых советских людей, практически за то, что она и её сотрудницы внесли важный вклад в победу Красной Армии в битве на Курской дуге. Тогда появилось предложение снабжать снаряды пушечных орудий танка Т-34 высоколегированными наконечниками (на основе вольфрамомолибденовых добавок), обеспечившими прошивание брони немецких танков «Тигр». Это потребовало резкого, буквально на порядок, увеличения плана производства вольфрамомолибденового концентрата. Что и было выполнено. Но на мамином заводе не хватало тары – мешков для того, чтобы доставить концентрат на Металлургический комбинат в Челябинск по железной дороге. Мать с одной из своих подчинённых поставила на детские санки бочку соды, взяла полулитровую банку, и они потащили её по посёлку в жуткий уральский мороз, предлагая обмен банки соды на мешок. Они набрали необходимое количество тары, загрузили её концентратом и на санках оттащили это на станцию. Задание было выполнено. А через некоторое время появился следователь прокуратуры из Челябинска. Кто-то стукнул, что мама разбазарила казённое имущество – бочку соды. Я помню, как мама ходила чёрная и по вечерам практически безостановочно курила и шепталась с Бабой. Кажется, они думали, что это продолжение того ужасного, что свалилось на семью в 38 году. По посёлку шли допросы. Допрашивали и маму. А потом из Москвы пришла благодарность Верховного за выполнение важнейшего правительственного задания. Следователь уехал. А я помню, как рыдала мама, рассказывая Бабе об этом, потрясая какими-то бумажками. Так она рыдала при нас два раза. Второй раз осенью того же года, когда нам с ней пришел денежный перевод с фронта: перевели деньги по завещанию. Баба её успокаивала, говорила, что это может быть ошибка. Но мама знала, что моего отца больше нет. А вскоре пришла похоронка – сообщение о том, что мой отец – капитан Шапиро Лазарь Матвеевич – погиб.
На фабрике и в посёлке мама была очень уважаемым человеком и до отъезда в Москву, как я, дошкольник, мог судить, всё было тихо. У нас был огород, баба выращивала картошку и зелень. Мы были сыты. Незабываемым для меня потрясением стало событие уже в Москве, когда по недоразумению меня дико избил сосед-подполковник, недавно демобилизованный, а когда я с рёвом пришел домой, мама повела меня к нему, чтобы я, ещё не умытый, весь в крови, извинялся. Мама поступила так для того, чтобы сосед испугался содеянного и не «стукнул». Каким это было потрясением для неё? Сейчас это мне указывает на меру ощущаемого ею тогда бесправия и беззащитности, в которой мы тогда жили.
В Москве мама работала в Министерстве цветной металлургии, куда её вызвали из эвакуации. Приехали мы втроём: мама, Андрей и я, а Баба осталась на Гумбейке. Чтобы уменьшить тогда копеечные расходы на оплату квартиры, мама пустила в нашу квартиру на Гоголевском бульваре свою двоюродную сестру – тётю Иду, и она, получив командировку в МВД, где она тогда работала в столовой, на поездку на Урал за своей тётей, привезла мою Бабу в Москву.
Когда в Москве к концу 1940-х годов начались гонения на евреев, маму уволили из Министерства по сокращению штатов, и некоторое время она была безработной. Семья жила на мою пенсию за погибшего на фронте отца и небольшую, чуть больше моей пенсии, зарплату вернувшейся с войны сестры мамы Кати – корректора в газете «Известия». Куда и кому только мама не писала, куда только не ходила. На работу её не брали. Теперь я понимаю, что на ней висела та же 58-я статья УК РСФСР, с которой я прожил до декабря 2004 года. И нужно было какое то высокое вмешательство. Отчаявшись, мама написала письмо Самому. Видимо, оттуда в Министерство цветной металлургии пришло распоряжение, и маму определили работать мастером Гидрометаллургического цеха Московского завода вторичных драгоценных металлов (ВДМ). Эту аббревиатуру у нас дома расшифровывали: «весьма доходное место». Мамина зарплата едва превышала 1000 рублей. Когда же я в 1954 году поступил на этот же завод после окончания школы учеником револьверщика, мне платили 280 рублей в месяц, а перестав быть учеником, я зарабатывал примерно ту же тысячу или чуть меньше. Как я уже говорил, мама была высококлассным специалистом. Очень скоро гидрометаллургический цех, до того почти провальный, стал передовым. Его работникам – сдельщикам – стали хорошо платить и регулярно давать премию за экономию драгметаллов, как и маме. Работники цеха маму признали и полюбили. А их лидер – бригадир Лида Горбач – уйдя на пенсию, во второй половине 1960-х годов подрабатывала у нас, нянчась с моим сыном.
Уйдя на пенсию и боясь, что печатные работы её отца пропадут, мама начала их собирать, находя в библиотеках и переписывая от руки, а некоторые потом печатала одним пальцем на портативной машинке, раздавая интересующимся. Последние возникали регулярно, то монголы, то киношники, то историки.
Реабилитация в нашей семье продолжалась ровно полвека. Она началась в мае 1954 года, когда Президиум Верховного Совета СССР по представлению завода ВДМ наградил маму медалью «За трудовую доблесть», а закончилась в декабре 2004 года, когда убитому на фронте отцу – Лазарю Матвеевичу Шапиро – и его сыновьям Вадиму и мне прокуратура г. Москвы выдала справки о реабилитации. Это потребовалось для того, чтобы написать имя погибшего на фронте отца на семейном памятнике на Новодевичьем кладбище в Москве. Ведь такой записи нет ни в Любавичах Смоленской области, где отца не стало и где его похоронили фронтовые товарищи, ни в Рудне Смоленской области, куда, как утверждают работники местного военкомата, он был перезахоронен.
Процесс реабилитации фактически ещё не закончен. Семье не вернули незаконно, согласно актам реабилитации, присвоенное государством имущество. А буквально через год после моей реабилитации, одну из незаконно изъятых у моей семьи вещей – коронационный ковёр шахов персидской династии Каджаров, площадью около 12 кв. м., включавший изображения всех правителей Ирана до ХХ века, как свою собственность показывал на выставке один из московских музеев. Я об этом написал статью в журнале «Наше наследие» № 78 за 2006 год. Видимо, эту реабилитацию придётся завершать моим детям, а то и внукам.
Мама умерла 13 апреля 1985 года и похоронена на Новодевичьем кладбище в Москве рядом со своей матерью – Лией Исаевной Шумяцкой (1889-1957). Моя бабушка похоронена там по решению ЦК правящей в СССР партии, с условием, что памятник будет использован как символическая могила (кенотаф) её мужа, Бориса Захаровича Шумяцкого (1986-1938), с указанием фальшивой даты его смерти (1943 г., чтобы скрыть фактическую дату его казни на Лубянке). Этот памятник стал и кенотафом моего отца, Шапиро Лазаря Матвеевича (1903-1943) – капитана Красной Армии, запмполита 1079-го полка 312-й стрелковой дивизии, погибшего на фронте. Там, где он был похоронен в братской могиле и перезахоронен в Рудне, как нам сообщили в официальной справке Руднянского военкомата, с 1965 года по 2003 год мы его могилы не нашли. И в 2005 году сделали его символическую могилу, как и Деду, на Новодевичьем кладбище, выбив на памятнике соответствующую надпись рядом с именем его жены – моей мамы.

Борис Шумяцкий, октябрь 2009 г.

Яков Григорьевич Штык родился в городе Старая Русса в семье кустаря – отец был портным. В 1924 году 15-летний Яков вступает в комсомол, ведет большую работу среди молодежи.
Была у юноши заветная мечта – связать свою жизнь с морем. Он грезил морем, кораблями, жизнью моряка. И мечта его осуществилась – в 1925 году Губком комсомола направляет его в военно-морское подготовительное училище. Там он проучился 3 года. Однако по семейным обстоятельствам Яков был вынужден оставить училище и поступить работать на ленинградский судостроительный завод имени Марти. На заводе Яков работал токарем и возглавлял культсектор комитета ВЛКСМ до 1930 года. Здесь же в 1930 году заводской партийной организацией Яков Григорьевич Штык был принят в ряды партии.
В 1932 году по специальному набору ЦК ВКП(б) он направляется в Высшее военно-морское инженерное училище имени Дзержинского и оканчивает его в 1937 году с дипломом первой степени, по специальности инженера-кораблестрои-теля. Юношеская мечта осуществилась, и молодой специалист снова возвращается на завод, но уже в качестве высококвалифицированного инженера. С 1937 года Яков Григорьевич работает на ответственной должности военпреда на Балтийском судостроительном заводе имени Серго Орджоникидзе.
В августе 1938 года Я.Г. Штык был откомандирован на работу в Управление Делами Совнаркома СССР. Особенно упорно и напряженно Яков Григорьевич работал в годы Отечественной войны, отдавая все свои силы и знания делу строительства боевых кораблей Военно-Морского Флота.
За свою работу Яков Григорьевич Штык был награжден орденом «Знак почета» и медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Москвы», а в 1945 году представлен за долголетнюю и безупречную службу в военно-морском флоте (более 15 лет) к награждению орденом «Красная Звезда».
28 апреля 1945 года трагическая катастрофа оборвала жизнь молодого офицера, инженер-капитана 2 ранга Якова Григорьевича Штык, погибшего при исполнении служебных обязанностей. Он был похоронен на Ново-Девичьем кладбище.

Галина Григорьевна Штык (в девичестве Ушакова) родилась 16 апреля 1909 года в городе Старая Русса. До 1939 года она жила, училась и работала в Ленинграде. В 1931 году вышла замуж за Якова Григорьевича Штык (1909-1945). Вскоре у них родилась первая дочь – Ирина.
В августе 1938 года Я.Г. Штык был откомандирован на работу в Управление Делами Совнаркома СССР. Семья переезжает в Москву. В 1939 году родилась вторая дочь – Людмила.
В апреле 1945 года Яков Григорьевич трагически погиб при исполнении служебных обязанностей.
Галина Григорьевна осталась одна с двумя детьми. После гибели мужа необходимо было кормить семью, и она стала преподавать на курсах кройки и шитья имени Н.К. Крупской. Параллельно она вела такие же кружки в нашем доме, а также в Большом театре.
Галина Григорьевна была членом ВКП(б), в течение 10 лет являлась секретарем партийной организации на своей основной работе.
В 1968 году в семье появилась внучка, и Галина Григорьевна ушла на пенсию.
Галина Григорьевна Штык умерла 5 апреля 1984 года и была похоронена вместе с мужем на Ново-Девичьем кладбище в Москве.

Дочь Людмила Яковлевна Богатова

Эсфирь Михайловна родилась 23 января 1909 года в Астрахани, в семье мастера по выделке икры и рыбных изделий. Эсфирь была младшей из троих детей. Мать, Евгения Абрамовна, была домохозяйкой, растила детей. В годы гражданской войны в 17 лет пропал без вести ее единственный сын.
После окончания школы Эсфирь освоила профессию бухгалтера, работала в Главке рыбной промышленности в Астрахани. В конце 20-х – начале 30-х годов на работу в Астраханский Главк на должность начальника Главка направляют Ивана Андреевича Шередека, который вскоре стал мужем Эсфири. Через несколько лет Ивана Андреевича направляют на работу в Мурманск. С ним уезжают жена и ее мать, отец Эсфири к тому времени уже умер.
В 1935 году в семье Шередека родилась дочка Наташа. В 1937 году Иван Андреевич был назначен зам. наркома пищевой промышленности. Семья из Мурманска переехала в Москву. Поселились в 2-х комнатах коммунальной квартиры № 410 в 21-м подъезде.
В январе 1939 из Наркомата пищевой промышленности выделился Наркомат рыбной промышленности.
Первым наркомом была назначена Полина Семеновна Жемчужина, жена В.М. Молотова. И.А. Шередека стал заместителем наркома. Семья Шередека переехала в отдельную квартиру № 369 в 19-м подъезде. Эсфирь Михайловна все время продолжала работать, была бухгалтером в Главке. В 1941 году за месяц до начала войны уволилась с работы – у Наташи было малокровие, и решили поехать в Бесарабию, на фрукты. Не успели…
Наркомат рыбной промышленности был эвакуирован в Астрахань. Плыли на пароходе. Эсфирь Михайловна взяла с собой семью своей родной сестры, актрисы. И снова они оказались в родном городе. Эсфирь Михайловна и ее сестра пошли работать в госпиталь, часто работали и ночами.
Во время войны в западных областях из-за военных действий и оккупации промышленный лов рыбы практически прекратился. Поэтому на пределе работали предприятия рыбной промышленности Дальнего Востока, снабжая армию рыбными продуктами. И Иван Андреевич в основном в первые годы войны находился на Дальнем Востоке, только временами приезжая в Астрахань.
Когда стали бомбить Сталинград, семьи руководителей были отправлены по Волге пароходом в леспромхоз под Саратовым. Вскоре предложили выгрузиться в Сталинграде – Волга была заминирована. С огромным трудом упросили вернуться в Астрахань, что и произошло – в сопровождении тральщика. Пароход был замаскирован ветками, ночью выгружались на берег, детей укладывали спать и закидывали ветками. Кругом горели баржи, в небе – самолеты, летевшие бомбить Астрахань. Связи с Иваном Андреевичем практически не было. Ему сообщили, что семья погибла. Когда на месте выяснили, что это не так, Эсфири Михайловне дали пропуск на въезд в Москву, и семья летом 1942 года вернулась в Дом Правительства.
Наташа в 1943 году пошла в школу. Эсфирь Михайловне стала работать в родительском комитете 19-й школы. Она уходила из дома на целый день. Члены родительского комитета ходили по квартирам учеников, собирала деньги для помощи нуждавшимся, просто помогали семьям. В дальнейшем она получила 2 медали – в связи с работой в школе.
В 1946 году Ивана Андреевича направили в Германию, и они с женой уехали на год. В Германии Эсфирь Михайловна официально не работала, но так как хорошо знала немецкий язык, то помогала сотрудникам с переводами.
В 1947 году родился младший брат Наташи – Андрей.
А в 1949-м пришло в семью несчастье – был арестован Иван Андреевич. Сначала его сняли с должности зам. наркома рыбной промышленности, назначили на другую должность. Предложили переехать в дом 11 по Большой Калужской. Забрали его весной в Ленинграде, где он был в командировке. А в доме на Калужской ночью начался обыск и длился сутки. Опечатали одну комнату и описали все имущество. Год шло следствие, Эсфирь Михайловна каждый день ходила на Лубянку. Ни денег ни накоплений не было. Мать Эсфири Михайловны отдала дочери кулон, с которым никогда не расставалась – в нем хранилась фотография ее мужа и отца Эсфири Михайловны. Фотографию вынули, а кулон продали.
В 1950 году Иван Андреевич Шередека был осужден на 10 лет исправительно-трудовых лагерей, отправлен в Инту. Эсфирь Михайловна из-под Москвы отправляла мужу в лагерь посылки (в московских почтовых отделениях таких посылок не принимали). Когда пришло первое письмо из лагеря – все вместе его читали. Потом бабушка Евгения Абрамовна вышла погулять с трехлетним Андрюшей, вернулась – и умерла, не выдержало сердце.
С Большой Калужской семью переселили в Мерзляковский переулок, в 2 комнаты коммунальной квартиры. Там было печное отопление, нужно было покупать дрова. Эсфирь Михайловна пыталась устроиться на работу, но никуда ее не брали. Она очень боялась, что ее арестуют, а Наташу с Андрюшей отправят в детские дома.
Перестали приходить письма от Ивана Андреевича. В это время его привезли в Москву, снова велось следствие, он сидел в Лефортовской тюрьме. На следствии, как и раньше, до отправки Шередека в Инту, из Ивана Андреевича выбивали показания на арестованную Полину Семеновну Жемчужину. У нее были хорошие, дружеские отношения со своим заместителем, И.А. Шередека с женой бывали у Молотовых в гостях на даче. И вот теперь дело Шередека снова рассматривалось органами в связи с делом Жемчужины. Показаний на Жемчужину от Ивана Андреевича снова не получили, и по окончанию следствия он был отправлен во Владимир, в тюрьму особого режима.
После смерти Сталина П.С. Жемчужина была освобождена. Кто-то позвонил Эсфири Михайловне по телефону и по просьбе Полины Семеновны передал ее слова: «Иван Андреевич Вас очень любит».
Вскоре Шередека привезли из Владимира на Лубянку, через 3 дня вызвали, предложили сесть и зачитали решение, что он освобожден по амнистии. Усадили в машину и привезли в Мерзляковский переулок.
В это лето Наташа кончила школу и поступала в институт, готовилась к экзаменам, сидя дома. Мама в этот день дежурила по квартире, мыла лестницу. Вдруг Наташа услышала ее крик. Эсфирь Михайловна почувствовала, что кто-то подошел ко входной двери, открыла ее – за дверью стоял Иван Андреевич. Потом, вспоминает Наташа, сидели втроем и ревели.
В дальнейшем Ивана Андреевича реабилитировали. В 1955-м дали квартиру на Фрунзенской набережной. Шередека работал в той же системе. Эсфирь Михайловна не работала, перенесла – еще на Мерзляковском, после возвращения мужа, – тяжелую операцию (надо было бы оперироваться раньше, но боялась, что умрет, а детей заберут в детдома). Много времени проводила с Андреем – у него с 11 лет развивался сахарный диабет. Он блестяще кончил школу и затем МИМО. Наташа «испортила» ему анкету, помешала поехать работать за границей – вышла замуж за француза. За несколько лет до смерти Эсфирь Михайловна пережила тяжелое горе – умер Андрей в возрасте 46 лет.
Последние 4 года Эсфирь Михайловна прожила у дочери. Умерла она 3 апреля 1997 года.

По рассказу дочери – Натальи Ивановны

Елена Казимировна родилась 30 ноября 1909 года в городе Фастове Киевской области в многодетной семье. Ее отец Казимир Янович Кобылянский работал помощником машиниста на поезде Киев-Варшава. Мать Катажана Кобылянская, крестьянка, всю жизнь отдала воспитанию восьмерых детей.
После окончания средней школы Елена поступила в медицинский техникум и, завершив учебу, работала фельдшером в училище связи в Киеве. Здесь она и познакомилась с будущим мужем Мефодием Кузьмичем Черняком (1904-2001), которого из Белоруссии по комсомольской путевке послали сюда учиться.
Когда Мефодий Кузьмич закончил учебу, молодая семья переехала в город Ленинград, где М.К. Черняк учился в Академии связи. Там у них родилась дочь Лариса.
В 1940 году М.К. Черняка перевели на работу в Москву. Он работал в комиссии советского контроля вместе с Р.С. Землячкой, которая относилась к нему с большим уважением. Семья Черняков поселилась в двух комнатах квартиры № 62 дома № 2 по улице Серафимовича. Когда началась война, Елена Казимировна с дочерью уехала в эвакуацию в деревню Елыкаево под городом Кемеровым. В конце 1942 года они вернулись в Москву, где Елена Казимировна устроилась на работу на Центральном телеграфе.
Во время войны, отправив семью в эвакуацию, Мефодий Кузьмич оставался работать в Москве. Часто выезжал на Белорусский фронт по вопросам вооружения. По окончании войны он был рекомендован А.И. Микояном на работу во Внешторг.
В 1946 году М.К. Черняк был командирован в Германию и работал в отделе по репатриации. Вместе с ним по 1948 год была в Германии и его семья. Елена Казимировна работала в родительском комитете школы. В 1949 году, в Доме на набережной, появился новый член семьи – сын Сергей.
Елена Казимировна была добрым, сердечным, отзывчивым человеком. Много помогала своим сестрам в тяжелые периоды их жизни.
Умерла она в 1976 году.

Дочь Лариса Мефодиевна Становова и внучка Оля

Житель нашего дома Дмитрий Федорович Сафонов 12 октября прошлого, 2009 года, отметил 100-летие.
В 2002 г. Сафонов издал первую книгу своих воспоминаний «А дуги гнут с терпением (как я стал дипломатом-африканистом)», в 2004-м появилась вторая его книга его мемуаров «По дорогам ХХ века».

         Детство Дмитрия Сафонова прошло на степном кубанском хуторе, в 7 или 8 верстах от казачьей станицы Ольгинской и примерно в 120 верстах от города Екатеринодара (в советское время переименованного в Краснодар). Где-то в конце 19-го – начале 20-го века туда с Тамбовщины переселились братья Яков и Фирс Сафоновы. Взяли в аренду по нескольку десятков десятин пахотной земли, обзавелись инвентарем и стали самостоятельно вести свои хозяйства. Это было время столыпинских реформ, «отселение» крестьян на хутора всячески поощрялось. За 10-15 лет их хозяйства стали крепкими и зажиточными.
У деда Дмитрия Федоровича – Якова Филипповича Сафонова – были дочь Екатерина и трое сыновей: Федор, Максим и Михаил. В крестьянских семьях на Кубани был такой порядок: всем детям учиться после школы было невозможно, кому-то надо было оставаться на хозяйстве, работать. В семье Сафоновых этот жребий выпал на Федора, как самого старшего и покладистого. Два его младших брата Максим и Михаил были отпущены на учебу для получения специального образования. Федор был очень трудолюбивым. С хуторянами-соседями жил в ладу.
У Федора Яковлевича Сафонова и его жены Екатерины Ефимовны было семеро детей, из которых выжило четверо: старшая – Нина, и трое мальчиков – Дмитрий, Александр и Павел, с разницей у каждого ребенка с последующим приблизительно в 2 года. Отец с детьми был строгим, но справедливым. Под стать отцу была и мама, Екатерина Ефимовна. Детей она любила беззаветно, постоянно ласкала их, играла с ними и приговаривала, какие они красивые и симпатичные. За это получала выговоры от свекрови. Была Екатерина Ефимовна настоящей русской красавицей: высокая, стройная, с двумя длинными русыми косами до пояса.
Дмитрий Федорович вспоминает, как отец приходил с работы на обед. Вставал отец рано, уходил работать в кузницу, амбар или другое место на хуторе. О его скором появлении в середине дня мальчик догадывался по тому, как мама часто отдергивала занавеску и выглядывала в окно. Отец приходил, здоровался и, обращаясь к Дмитрию, командовал: «Тащи-ка, сынок, сюда свои новые ботинки!» И пятилетний Дмитрий, обувшись, залезал на спину отца, улегшегося животом вниз на деревянный диван, и, пока не выбивался из сил, ходил по широкой спине отца, выделывая выкрутасы каблуками. После такой зарядки отец вставал, умывался, и все шли в столовую обедать. Обедали обычно вместе всей семьей, дети усаживались на скамейки поближе к месту деда, чтоб тот мог дотянуться до каждого ложкой. Взрослые садились на табуретки. Дети выбирали себе деревянные ложки покрасивее из кучи, лежавшей посреди стола. Было шумно и весело, – до тех пор, пока из своей комнаты не появлялись дед с бабкой. Они считали, что «пищу господнюю» нужно принимать молча.
Когда началась первая мировая война, отца мобилизовали не сразу, дали отсрочку – очевидно, как кормильцу четверых детей и престарелых родителей. Очередь дошла до него в 1916 году. Снаряжали его на войну всем хутором.
Весной 1918 года в семью пришла большая беда – умерла от свирепствовавшей на Кубани испанки мама. Нине шел 11-й год, она горько переживала смерть матери. Потрясен был и Дмитрий. До сознания шестилетнего Шуры и четырехлетнего Павлика случившееся не доходило. Отец еще был «в солдатах». Когда вернулся с фронта, тяжело переживал смерть жены. Но вскоре и сам ушел из жизни, заболев сыпным тифом.
После смерти отца его родители стали наседать на его брата Максима – дядю Симу: давай, мол, женись. И вскоре в доме появилась Евдокия Федоровна. С ее появлением жизнь сирот резко изменилась. Тетя Дуся следила не только за внешностью детей и обшивала их, но и вместе с дядей Симой много делала для их воспитания. Много читала и приучала к этому и детей, особенно сестру Нину, с которой подружилась на всю жизнь.
Школьные годы Дмитрия начинались в станице Ольгинской. Кирпичное здание школы хуторскому хлопчику казалось огромным и загадочным. В школе уже несколько лет училась сестра Нина. Мальчики и девочки учились в разных классах. Преподавание велось исключительно на русском языке. Украинский изучали как отдельный предмет. Провинившегося учитель наказывал – бил хворостиной, которую сам провинившийся и приносил. Поп, учивший Закону Божьему, насыпал на пол горстку крупной соли и велел проштрафившемуся становиться на нее голыми коленями. Навсегда запомнилась Дмитрию его первая учительница Ирина Петровна. В Ольгинской Дмитрий жил в семье тетки, Екатерины Болдуевой. Проучился он в школе 3 года.
В гражданскую войну кубанские хутора часто оказывались в центре сражений. Советская власть установилась здесь года на два позже, чем в остальной России. В Ольгинской стихийно возникали различные комитеты и организации, часто выступавшие с прямо противоположными политическими требованиями. Кубань принимала советскую власть отнюдь не с распростертыми объятиями. Тот, кто покушался на собственность хозяев-хлеборобов, не мог рассчитывать на дружбу с ними. Различные комитеты в поддержку советской власти опирались главным образом на бедняцкий слой казаков и на иногородних.
Когда Красная армия разгромила остатки врангелевской армии на Юге, в Ольгинской был создан совет казачьих и солдатских депутатов, который стал устанавливать советские порядки. Продовольственная комиссия отмерила Сафоновым несколько мешков пшеницы, а остальное реквизировала.
В станице Ольгинской было очень беспокойно, и было решено забрать Нину и Дмитрия на хутор. Здесь их образование взял на себя брат покойного отца Максим – дядя Сима. Нину он готовил к экзаменам за полный курс женской гимназии, особенно донимал ее древней историей и литературой. Дмитрия «начинял» в основном физикой, математикой, русским языком, а также историей, но только русской. Учителем он был требовательным и строгим, и то, что он вдолбил в детскую голову Дмитрия, осталось в ней навсегда. Попутно приучал Дмитрия и к слесарному мастерству.
Однажды за ужином дядя Сима объявил, что они с дедом Яковом Филипповичем решили за примерное поведение отправить Дмитрия учиться в Краснодар. А жить там он будет у давнишних друзей семьи Левандовских.
Дмитрия поселили в одной комнате с его тезкой – Митей Левандовским, на год старше Мити Сафонова. Дмитрий Федорович пишет: «Дмитрий показался мне приятным и компанейским парнишкой. И я не ошибся: мы быстро подружились, и наша дружба сохранилась потом на всю жизнь. Митю Левандовского … я считал одним из лучших, если не самым лучшим и надежным из всех моих друзей детских и юношеских лет».
Митю Сафонова определили в 6-й класс школы, где в 7-м учился Митя Левандовский. Училось легко и интересно, и жилось у Левандовских мальчику хорошо. Весело проводили свободное время в играх и развлечениях, к Левандовским присоединялась и соседская молодежь. Ходил Дмитрий и на политические беседы, которые по поручению комсомола каждую неделю проводила с группой заводских рабочих Валентина Левандовская. Валя была на 3 года старше Мити Сафонова. Веселая, остроумная, обаятельная и очень красивая. Это была первая большая любовь Дмитрия, о которой он никому не рассказывал.
Шел 1923 год. Дмитрий кончал семилетку. Он получал неполное среднее образование, позволявшее поступить в любое среднетехническое учебное заведение или в фабрично-заводское училище. В старших классах группа ребят решила отправиться после экзаменов в Ленинград, попытаться там поступить в хороший техникум или даже высшее учебное заведение. А не получится – определиться на работу на завод или фабрику. Дмитрий решил к ним присоединиться. Левандовские отговаривали, вызвали с хутора Максима Сафонова. Приехавший в Краснодар дядя Сима неожиданно одобрил план Дмитрия, даже снабдил его деньгами.
Вскоре наступил день отъезда в неизвестность. Было лето 1923 года. Дмитрию шел 14-й год.
В Ленинград приехали впятером. Все было ново, интересно. Ребята как зачарованные бродили по городу. Во второй половине дня спохватились – ведь надо было устраиваться на жилье! Трудно поверить, но к вечеру они стали обладателями двух отличных комнат в центре города. Нашли их по объявлению. Сдав хозяину документы для прописки, уплатив за месяц вперед 12 рублей и оставив в комнатах вещи, пошли бродить по городу и пробродили всю ночь, возвращались утром при свете яркого солнца.
Днем отправились в подростковый центр биржи труда. Там ребятами сразу занялись. Трое решили учиться. Двое, Дмитрий и Алексей, захотели устроиться на работу. Дмитрия направили на завод «Электросила» в бригадное ученичество. В начале 1924 года всех учеников приняли в профсоюз. А вскоре Митя вступил и в комсомол. Летом в Ленинград приехал и Митя Левандовский, и друзья поселились вместе. Сосед по квартире Михаил Грановский работал в книжном издательстве, приносил книги, и оба Мити очень много читали. В 1926 году с ними стал жить и брат Дмитрия Шура Сафонов, приехавший в Ленинград и устроившийся работать на Путиловский завод.
Весной 1925 года Дмитрий Сафонов получил от райкома комсомола направление на учебу на рабфаке, и осенью был зачислен на учебу в вечерний рабфак при Ленинградском Технологическом институте, без отрыва от производства. Учеба давалась легко. Через 3 года учебы можно было без экзаменов поступать в любой вуз. На заводе Дмитрий стал подручным токаря. Близился и конец учебы. Юноша хотел поступать в один из ленинградских вузов. Как пишет Дмитрий Федорович, его «почти пятилетняя жизнь в Ленинграде была одним из самых счастливых и плодотворных периодов моей жизни, положившим начало становлению меня как человека и гражданина».
Но пришло в рабфак обращение партии, комсомола и правительства – молодежь призывали отправиться на Дальний Восток для ликвидации аварийной ситуации в рыбной промышленности: после землетрясения 1927 года селедка иваси, обитавшая у берегов Японии, в огромных количествах появилась у советских тихоокеанских берегов. И в 1928 году молодежь, и среди них Дмитрий Сафонов, приезжают во Владивосток, где их встречают представители Дальгострыбтреста. Дмитрия направили в бухту Тафуин в группу мотористов. Жили в палатках.
Завершался монтаж завода. Когда его ввели в строй – открылся магазин; из палаток переехали в бараки. Работал теперь мотористом на сейнере. В августе 1929 года на общем партийном собрании Дмитрия приняли в кандидаты, а летом 1930 года – в члены партии. В это время выдвигается молодежь на руководящие посты в Дальстрое, и Сафонов направляется во Владивосток председателем профсоюзного комитета треста. Работа шла нелегко. После высказываний Дмитрия насчет недостатков в работе отношение к нему ухудшилось. На собрании попросил освободить его – просьбу «уважили». Пошел работать в мастерские Дальгосрыбтреста. Дальше – как коммуниста отправили в район Приморья для помощи местным властям в выполнении плана хлебозаготовок. Были в разных хозяйствах. Видели нищету и полуголодную жизнь колхозников. Сами голодали. В подсознании Дмитрий ощущал то ли сомнение, то ли, скорее, – неуверенность в том, что проводимая партией и правительством политика по отношению к крестьянам безупречна.
После возвращения, во Владивостоке обнаружил у себя на квартире младшего брата Павла – он ехал по мобилизации на строительство авиационного завода на голом месте, получившем потом название Комсомольска-на-Амуре, и заглянул к Дмитрию. Рассказал о родном хуторе. У хуторян отобрали зерно, скот. Люди уезжали. Дед с бабкой переселились в Краснодар в семью сестры деда. Дядья отправились в Ашхабад – там жила сестра Дмитрия Нина со своим мужем. Так распался хутор и разбрелась вся, когда-то большая и крепкая, семья хлеборобов Сафоновых.
Осенью 1932 года Дмитрий уезжает в Сибирь, на Кузнецкстрой. Рассчитавшись на работе, но не снявшись с партийного учета. Узнав о строительстве здесь Кузнецкого металлургического завода, отправляется в его отдел кадров и получает назначение в отдел главного механика, в бригаду слесарей. Дело с нарушением партийной дисциплины тоже уладилось.
Строительством руководил Франкфурт, главным инженером был академик Бардин. Многие из руководящих работников сюда были присланы не по своей воле, а за какие-то преступления, чаще вымышленные. Шли 30-е года…
Вскоре Франкфурт был отозван в Москву, а начальником прислали Константина Ивановича Бутенко. Вскоре Сафонова по указанию директора назначили заместителем главы коммерческого управления завода Иоффе с тем, что Дмитрий будет отвечать за сбыт готовой продукции завода. Постепенно работа наладилась – и строже стали учитываться планы отгрузки, предписанные заводу Стальсбытом, и более кондиционной стала продукция завода.
К Дмитрию пришли испытания «медными трубами»: телефонные звонки к нему самого академика Бардина или директора Бутенко, отдельный служебный кабинет с личным телефоном, закрепление за ним персонального транспорта – лошади с коляской, пропуска в ИТРовскую столовую, специальный магазин-распределитель и клуб для ответственных работников. Предоставили комнату вместо общежития. Ездил он и в Москву на съезды прокатчиков, организуемые Стальсбытом. До Дмитрия стало доходить, что быть начальником – это не только повышенная ответственность и большой оклад, но много еще кое-чего другого.
В конце 1934 года, приглядываясь к группе приехавших на завод по запросу Бутенко выпускников вуза, Сафонов понимает, что должен учиться в институте. Взялся основательно за подготовку. Наметил и технический вуз – Московский институт стали. Была осень 1935 года.
В это время Дмитрий знакомится с Надей Ушаковой – девушкой, жившей в том же доме, что и он, работавшей чертежницей в заводоуправлении. Вскоре он сделал Наде предложение и получил ее согласие. Единственным Надиным условием было знакомство Дмитрия с ее многочисленной родней. Надина родня жениху понравилась своей простотой и открытостью, не напускной веселостью. 3 декабря 1935 года в обеденный перерыв они отправились на сафоновском «мерседесе в одну лошадиную силу» в городской загс. Возвратились в заводоуправление и почему-то никому не рассказали о таком важном событии в их жизни. Прожили Сафоновы «свои почти 65 лет вполне счастливо, были друг для друга надежной опорой, делили между собой по справедливости и радости, и невзгоды, которых в жизни было не так уж мало».
Дмитрий продолжал готовиться к вступительным экзаменам в институт. Надя поддерживала его. И вдруг она сообщила, что ждет ребенка. Решили, что Дмитрий будет учиться, а Надя займется воспитанием их первенца. В конце июня уезжали в отпуск. Решили использовать его для сдачи экзаменов. О своих планах никому не говорили.
В Москве несколько дней прожили у Надиной родственницы Нины и переехали в деревенский дом Нининой матери в Расторгуеве. Вскоре Дмитрий проводил Надю в Бобруйск к ее старшему брату Евгению Григорьевичу. Вернувшись, стал сдавать экзамены сразу и в Институт стали и в Бауманский институт. Списки принятых в последнем были вывешены раньше, и Дмитрий решил стать студентом МВТУ. вернулся в Сталинск и, не заходя домой, отправился прямо в заводоуправление. Бутенко сказал, что отпустить сейчас Сафонова на учебу не может, пусть пройдет года 2-3, когда завод укомплектуется. На следующий день Дмитрий снова пришел к директору. Снова отказ. Но в конце концов он все же уговорил Бутенко, и тот подписал заявление о расчете.
И в Москве жизнь налаживалась. Дмитрий получил место в институтском общежитии. В представительстве Кузнецкстроя в Москве Сафонову сообщили, что по указанию директора он будет получать ежемесячно 50 рублей. На почту пришло письмо с сообщением, что Надя родила дочку, которую назвали Евгенией. Через неделю молодой отец был в Бобруйске. Еще через неделю, оставив жену с дочкой у Евгения Григорьевича в Бобруйске, вернулся в Москву учиться и подыскивать жилье для семьи. Первую сессию преодолел успешно. А летом приехала Надя с ребенком и поселилась в опустевшей комнате общежития. К новому учебному году Наде дана была временная прописка.
В 1938 году Дмитрий перестал получать денежную дотацию со стороны завода. К.И. Бутенко был переведен в Москву на должность замнаркома, получил квартиру в Доме Правительства, а через 2 месяца его арестовали.
Прожить втроем на одну стипендию было невозможно, Надя пошла работать. Разрешили ей работу брать на дом. В дальнейшем определили Женечку в институтский детский сад. Когда Дмитрий был на 3-м курсе, в семье появилась – и на всю жизнь – домработница Мотя. На 4-м курсе Дмитрий оказался в числе первых сталинских стипендиатов. В качестве дипломного должен был защищать проект, который делал для завода – «Автоматическая сварка под слоем флюса». Защита была назначена на 22 июня 1941 года. И, не взирая на начавшуюся в этот день войну, она состоялась.
Сафонову было присвоено звание инженера-механика. Он был распределен на артиллерийский завод № 8 в Подлипках и стал работать сменным мастером. Завод выпускал в основном зенитные пушки и другие орудия оборонного значения. Вскоре на заводе был введен новый, военный порядок. Сотрудники были переведены на казарменное положение – ночевали на заводе или поблизости. Завод готовился к эвакуации на Урал. Семья Сафонова уехала в Пензу, а затем попала в Ашхабад. Случилось так, что и Дмитрию было предложено работать в Туркмении. Он был назначен начальником строительства масляно-экспеллерного завода в городе Ташаузе, куда переехала и Надя с дочкой. По завершению строительства был вызван в Москву для получения направления на работу. 1 октября 1942 года Дмитрий Федорович приступил к работе в Отделе руководящих кадров Наркомата вооружения СССР. Много ездил по стране, на заводы для проведения аттестации.
Кончилась война. К счастью, все воевавшие родные вернулись. В их числе братья Дмитрия Александр и Павел. Только Надиному брату Николаю в битве на Курской дуге оторвало правую руку почти по самое плечо. Но, подлечившись, он снова вернулся в строй и воевал до конца войны.
Отпраздновали Победу, а через несколько дней Сафонов был вызван в ЦК партии. В составе формируемой из сотрудников различных учреждений бригады он командировался Наркоматом обороны СССР в распоряжение Командующего советскими войсками в Германии. На бригаду возлагалась задача: с территории, занятой советскими войсками, которая по договоренности между державами-победительницами должна была перейти под контроль западных союзников, вывезти в советский сектор все, что может представлять для нашей страны ценность. В Германию никогда не служивший в армии Сафонов поехал в звании подполковника! Командировка длилась несколько месяцев.
Эта поездка была первым, хоть и поверхностным, знакомством Дмитрия Федоровича с заграницей. Что касается ее цели – полезность ее для нашей страны была сомнительна.
Вскоре после возвращения из Германии Сафонов был вызван к инструктору ЦК на Старую площадь. Он получил предложение перейти на кадровую работу в Наркомат иностранных дел РСФСР. В конце июля 1945 года Дмитрий Федорович вышел на новую работу.
Весь рассказанный период жизни Дмитрия Федоровича Сафонова он описал в своей замечательной книге «По дорогам XX века», изданной в 2004 году. Двумя годами раньше вышла его книга «А дуги гнут с терпением… (Как я стал дипломатом-африканистом)». В ней описан следующий период его жизни.
После НКИД Сафонов работает в 1946-48 годах 2–м секретарем советской части Международного секретариата ООН в Нью-Йорке, куда он поехал с женой Надеждой Григорьевной и с дочками Женей девяти с половиной лет и полуторамесячной Мариной. Очень интересен его рассказ о всех подробностях жизни и работы этого времени. Дмитрий Федорович получил должность заведующего русской радиосекцией в Департаменте общественной информации ООН. Сафонов с его непосредственным начальником, канадцем, пытались как-то заинтересовать радиослушателей. Решили получить интервью у известных государственных, политических и общественных деятелей. Сумели поговорить с Элеонорой Рузвельт. После нее в студии побывали еще многие известные люди. Съездили в Принстон и проинтервьюировали Альберта Эйнштейна. Казалось, что в работе русской радиостанции они вполне самостоятельны. Но это было не так, Сафонов получил нарекания от своего (советского) начальства.
Летом 1948 года Сафонов с семьей уехал в Москву в отпуск. Имелось в виду, что после отпуска Д.Ф. Сафонов приедет в Париж, где должна была состояться 3-я сессия Генеральной Ассамблеи ООН. Как было положено работающему заграницей, Сафонов отправился в сектор учета ЦК получить партбилет и уплатить взносы. Разговор с принявшим его партийным чиновником в этот день не закончился, продолжался много раз и завершился вызовом на заседание КПК. Сафонову был вынесен строгий выговор за неразборчивые знакомства с иностранными подданными. О Париже можно было забыть.
В 1949-50 годах Дмитрий Федорович– 2-й секретарь Отдела по делам ООН в МИД СССР. Сначала канцелярская работа. Потом поступает учиться на курсы повышения квалификации дипломатических работников при Высшей дипломатической школе. Готовится по программе ВДШ и сдает экстерном экзамены по этой программе. Весной 1950 года Сафонов был определен первым секретарем во 2-й Европейский отдел МИД, в круг деятельности которого входили отношения СССР с Великобританией. Дмитрий Федорович очень интересно пишет об этих «отношениях». Живут в это время Сафоновы в одной комнате коммунальной квартиры.
Наступил 1953 год, умер Сталин, после чего началась и пора значительных перемен в жизни страны, хотя во внешней политике еще долго продолжалась холодная война. МИД СССР возглавил В.М. Молотов. Начались существенные перемены в отношениях с Великобританией.
С лета 1956 года Сафонов назначен 1-м секретарем Посольства СССР в Великобритании. Уезжают вместе с женой и младшей дочерью, Женя – уже студентка Нефтяного института. В своей книге он много пишет о напряженной работе в Посольстве, о личности посла – Я.А. Малика. Для Дмитрия Федоровича работа с ним была заметным периодом в его становлении как дипломата.
В середине 1959 года пришло указание из Москвы командировать Д.Ф. Сафонова в Африку, в Гану, для переговоров об открытии в этой стране нашего посольства. В Англию наши дипломаты вернулись героями – еще бы, ведь не каждому выпадает такое!
С 1961 года Сафонов, вернувшись в Москву, продолжил работу в том же отделе, откуда уезжал в 1956 году. Руководил сектором внешней политики Англии. В 1963 году его направляют послом в Уганду. Там он пробыл с 15.06.1953 г. по 2.07.1968 г. В своей книге Дмитрий Федорович совершенно замечательно описывает эту страну. А дипломатические отношения с ней тогда были установлены впервые.
В 1968-1972 гг. Сафонов снова в Центральном аппарате МИД, заведующий одним из африканских отделов. Побывал в поездках по Черной Африке – в Кении, Танзании, Уганде, Руанде и в Бурунди.
После неоднократных неудачных попыток договориться с правительством Либерии об обмене посольствами, в 1972 году лед тронулся. В декабре этого года Д.Ф. Сафонова направили в Либерию в качестве первого советского посла. Сафонов перед этим работал во 2-м Европейском отделе МИД и возглавлял сектор отношений СССР с Англией.
В книге Дмитрия Федоровича интересно описана история возникновения государства Либерии. Его пребывание в Либерии в качестве посла закончилось в 1977 году.
В декабре 1977 года Дмитрий Федорович Сафонов вышел на пенсию.
Д.Ф. Сафонов имеет 2 ордена Трудового Красного Знамени и награды Правительства Либерии.
В день его 100-летия Дмитрия Федоровича чествовали в МИД РФ. Министр С. Лавров вручил ему позолоченный кубок с эмблемой МИДа. 19 октября 2009 года Указом Президента РФ Д.Ф. Сафонову присвоено почетное звание «Заслуженный работник дипломатической службы РФ».

Аракси Саакова родилась 12 октября 1909 года в городе Кисловодске в семье крупного бакинского нефтепромышленника Николая Аваковича Саакова. По образованию инженер-нефтяник, он в 1920-40 годах являлся одним из руководителей Каспийского нефтяного промысла. Его жена Анна Сергеевна, прекрасно образованная женщина, обладавшая многими талантами, полностью посвятила себя семье. У Аракси был брат Григорий, архитектор. Григорий обладал выдающимся голосом, выступал по бакинскому радио.
Аракси Николаевна с детства занималась музыкой. В числе ее первых учителей был легендарный российский пианист и педагог Матвей Пресман (ученик Николая Зверева и близкий друг Сергея Рахманинова). Впоследствии, закончив Бакинскую консерваторию им. Гаджибекова, Аракси Николаевна стала прекрасной пианисткой.
В 1933 году Аракси Саакова вышла замуж за Михаила Александровича Каспарова (1898-1974), видного деятеля большевистского движения, и переехала в Москву, где вместе с мужем поселилась в Доме на набережной (в этом доме они прожили до последних дней жизни). М.А. Каспаров – член партии с 1919 года; во время Гражданской войны был пулеметчиком на бронепоезде; в дальнейшем жил в Москве, работал в Кремле; во время Отечественной войны вел руководящую работу на оборонном заводе, затем в НИИ.
В годы Великой Отечественной войны Аракси Николаевна выступала с концертами в военных госпиталях. После рождения троих дочерей вернулась в профессию, где продолжала работать как педагог и концертмейстер.
Аракси Николаевна была великолепной матерью, женой и хозяйкой большой семьи.
Она ушла из жизни 10 августа 1989 года.
Две дочери и внук Аракси Николаевны Сааковой и Михаила Александровича Каспарова продолжают жить в Доме на набережной.

Дочь Людмила Михайловна Соколова

Борис Пивенштейн родился в 1909 г. в Одессе в семье портового грузчика. Рано остался без отца. Окончил Одесскую школу-завод еврейской рабочей молодежи, а затем авиационное училище.
Служил в 40-й Авиа эскадрилье имени Ленина на Дальнем Востоке. В феврале 1934 г. во главе сводного звена Пивенштейн был направлен для участия в спасении экспедиции парохода “Челюскин”. Входил в группу Н. Каманина. Во время перелета к месту базирования при непредвиденной посадке самолет Каманина повредил шасси, и командир пересел не машину Пивенштейна. Пивенштейн вместе с механиком каманинской машины Анисимовым остался в местечке Валькальтен ремонтировать командирский “Р-5”. Отремонтировав подручными средствами самолет, прилетел в Ванкарем и перевозил спасенных челюскинцев в бухту Провидения, где их ждал пароход. Награжден орденом Красной Звезды (20.04.1934).
Продолжал летать в Арктике. В составе экипажа Чухновского участвовал в поисках экспедиции Леваневского.
По сведениям из домовой книги комендатуры Дома Правительства за 1939-1941 года Б.А. Пивенштейн проживал в доме в квартире № 354 с женой Екатериной Тарасовной 1908 года рождения и двумя детьми. В то время Борис Абрамович учился в Военно-воздушной академии им. Жуковского.
Б.А. Пивенштейн – участник Великой Отечественной войны. В начале войны командовал 503-м Штурмовым Авиаполком, затем был командиром 3-й Авиа эскадрильи 74-го Гвардейского Штурмового Авиаполка. 27.04.43 г. во время боев в Донбассе не вернулся с боевого задания.